А. Леонтьев и его роль в развитии отечественной психологии. Жизненный и творческий путь А.Н.Леонтьева
Мне чрезвычайно трудно выступать сегодня с вечерней лекцией. Трудно по крайней мере по двум причинам.
Первая из них - та, что существует написанная мной биография Алексея Николаевича , и просто кратко излагать то, что в ней сказано, едва ли имеет смысл. Значит, мою сегодняшнюю лекцию надо построить как-то по-другому.
Но есть и вторая трудность. Ведь я не просто биограф Алексея Николаевича - я и его сын. Пусть не просто сын, но и ученик, и льщу себя надеждой, что в каком-то смысле - продолжатель его научного дела, вернее, один из продолжателей. Но все-таки мое отношение к нему - более субъективное, чем у других его учеников и последователей. И я бы очень не хотел, чтобы моя лекция превратилась просто в рассказ сына об отце.
Во всяком случае, попытаюсь вместе с Вами пройти жизненный путь моего отца, следуя за его мыслями и чувствами, стремясь понять и раскрыть, почему его биография и научное творчество были такими, какими они были.
Несколько предварительных слов о тех материалах, которые будут использованы в сегодняшней лекции. Они разделяются на две группы. Часть документов и фотографий уже опубликована полностью или частично, в том числе (документы) в изданной биографии Леонтьева. Другая часть никогда не была опубликована, и вы впервые услышите эти документы и увидите эти фотографии. Работа над хранящимся в семье личным архивом А.Н. продолжается, и мы не теряем надежды на то, что в нем найдется еще много интересного. Что касается официальных государственных архивов и сохранившихся личных архивов соратников А.Н., то, кроме архива Психологического института (и то частично), они практически не исследованы.
Итак, приступаем к биографии А.Н.
В печатной биографии достаточно много рассказано о семье, в которой вырос Алексей Николаевич, и о его родителях. Люди старшего поколения, бывавшие в его доме, хорошо помнят их – и Николая Владимировича, и Александру Алексеевну. Это была зажиточная купеческая семья, - настолько зажиточная, что могла себе позволить ежегодный отдых в Ялте, а когда маленькому Алеше надо было лечиться в санатории, послать его за границу, в Австро-Венгрию, вместе с гувернанткой. Я хотел бы, чтобы вы увидели лица отца и матери А.Н. в их молодости. (№1, №2).
О школьных годах А.Н. мы знаем мало. Известно, что он учился в Первом Московском реальном училище, ставшем потом, когда он был старшеклассником, «единой трудовой школой»; вот его фотография в те годы (№5) . Он закончил ее досрочно, некоторое время работал конторщиком, а затем семья исчезла из Москвы примерно на три года – есть основания думать, что после начала гражданской войны она застряла в Крыму и смогла вернуться в Москву только в начале 1921 года. И семья, и сам А.Н. предполагали, что он станет инженером; в незаконченной, а вернее, лишь начатой автобиографии Леонтьев описывает свое детское увлечение авиамоделизмом. Кстати, потом технические увлечения А.Н. ему очень пригодились, когда пришлось конструировать, собирать и налаживать экспериментальные установки.
События первых лет революции привели юного реалиста к увлечению общественными науками, в первую очередь философией. Как он потом вспоминал, «общественные катаклизмы породили философские интересы. Это было у многих – сложился даже тип революционно настроенного еврея-романтика с философскими интересами (Столпнер)» Имеется в виду замечательный переводчик Гегеля на русский язык, друг Льва Семеновича Выготского Борис Григорьевич Столпнер. Продолжаю цитату: «Недаром на похоронах Столпнера встретились большевики и раввины. Интересовался анархизмом, бывал (до и после его разгрома) в центре анархистов на Малой Дмитровке (там продавали много анархистской литературы)» . Разумеется, в библиотеке А.Н. эта литература не сохранилась…
Во фрагментах автобиографии А.Н. писал о том, как в один прекрасный день он «пришел в психологический институт и спросил: куда нужно поступить, чтобы стать психологом? Кто-то ответил, что нужно поступить на историко-филологический факультет и учиться у профессора Челпанова. Я так и сделал и первая университетская лекция, которую я слушал, была именно лекция по психологии и читал ее именно Челпанов – в большой аудитории психологического института» . Факты он, естественно, изложил точно, но действительные мотивы поступления подменил мотивировкой. Ориентироваться в психологии настолько, чтобы сознательно пойти ей учиться, он просто не мог; и мне кажется более правдоподобным другой его рассказ о себе тех лет: «Занимался философскими проблемами аффектов, затем все это повернулось на психологию как философскую науку» . То-есть, в психологию А.Н. пришел уже в студенческие годы благодаря Георгию Ивановичу Челпанову.
Вот снимок А.Н. в его студенческие годы (№6) . |
Напомню, что Психологический институт входил тогда в состав университета.
Из своих университетских преподавателей Леонтьев вспоминал, кроме Челпанова, еще немногих. В их числе – причем на первом месте – Густав Густавович Шпет, знаменитые в то время историки Петрушевский, Покровский, Богословский, Преображенский, Волгин, логик Гордон, читавший методологию науки, историк философии Кубацкий. В устных мемуарах А.Н. весьма скептически отозвался о приват-доценте Циресе; между тем даже эта, по его словам, «комическая фигура» оставила след в истории российской науки – в середине 20-х годов он был членом философской секции Государственной Академии Художественных Наук (ГАХН), руководимой Шпетом, вместе с такими выдающимися учеными, как Губер, Габричевский, Борис Исаакович Ярхо, Ахманов, Николай Иванович Жинкин, Алексей Федорович Лосев. В библиотеке А.Н. сохранились книги Шпета, вышедшие в 1922-1927 годах. Преподавал на факультете тогда и Николай Иванович Бухарин, впервые читавший курс исторического материализма.
Когда Леонтьев учился в университете, как раз развертывалась борьба за создание материалистической психологии, вылившаяся в своего рода античелпановский путч. К власти в Психологическом институте в конце 1923 года пришел ученик Челпанова, в прошлом учитель в Омске, Константин Николаевич Корнилов. Для большинства это - только имя: вот его портрет, относящийся как раз к середине 20-х годов (№7) . Другим, если можно так выразиться, оппонентом Челпанова был Павел Петрович Блонский. Об этих событиях есть огромная литература. Остановлюсь только на двух моментах, непосредственно связанных с жизнью и деятельностью А.Н.
Первое. Именно в конце 1923 года Леонтьев был оставлен при университете «для подготовки к профессорской деятельности», т.е. в аспирантуре. Причем оставлен Челпановым. Интересно, что такого студента, который весной того же года был исключен из университета по чистке за розыгрыш, учиненный группой студентов на занятиях преподавателя исторического материализма; который был вынужден в том же году доучиваться экстерном и получил диплом с задержкой на два года, - такого студента в последующие десятилетия, да и сейчас, ни под каким видом не приняли бы в аспирантуру.
Второе. Хотя Леонтьев в студенческие годы интересовался аффектами и в качестве дипломной работы представил сочинение под названием «Исследование объективных симптомов аффективных реакций», хотя его, как мы видели, сразу приняли в аспирантуру Психологического института, психологом он в те годы был в сущности никаким. Он сам неоднократно признавался в этом. Устные мемуары: мой вопрос: - С чем ты пришел? (имелось в виду – в Институт). Ответ А.Н. короток и ясен: - Пустой. Просто с общей идеей проникновения в жизнь чувств. – В другом месте тех же мемуаров: о встрече с Выготским: - У меня было заполнение вакуума . План неосуществленных мемуаров: «путь без выбора: эмоции». О последней встрече Леонтьева с Челпановым после его увольнения, когда А.Н. спросил Челпанова, надо ли ему, Леонтьеву, тоже уходить, есть по крайней мере три варианта рассказов – вплоть до откровенно враждебных по отношению к А.Н. мемуаров Г.П.Щедровицкого. Но мне кажется, что именно зафиксированный мною в 1976 году рассказ самого Леонтьева наиболее правдоподобен. По этому рассказу, ответ Челпанова звучал так: «Не делайте этого. Это все дела для ученых, и Вы не имеете своего суждения. Передо мной у Вас обязательств нет» . То-есть: вы еще никакой не ученый, и не вмешивайтесь в дела ученых! Но ведь так оно и было…
Новый директор привел с собой массу научной молодежи, горевшей желанием строить марксистскую психологию. В конце 1923 года из Казани был вызван и сразу сделан ученым секретарем института А.Р.Лурия, а в первые месяцы 1924 года по инициативе Лурия из Гомеля приехал мало кому тогда известный Л.С.Выготский.
С эти приездом, почти совпавшим с зачислением Леонтьева в институт «внештатным научным сотрудником», в его биографии начинается новый этап.
О том, как и над чем Леонтьев работал в Психологическом институте с Выготским, а точнее - с Лурия, а потом они вместе работали с Выготским, - имеется гигантская литература, в том числе воспоминания Лурия и самого А.Н. (чтобы не запутывать вас, я буду говорить именно о Психологическом институте, хотя за время своего существования он переименовывался не меньше пяти раз. Самое экстравагантное имя этот институт носил в начале 30-х годов: он назывался Государственным институтом психологии, педологии и психотехники). И в опубликованной биографии об этом тоже сказано достаточно.
Я хочу показать вам фотографии людей, окружавших А.Н. в эти годы и несколькими годами позже, в преддверии харьковского периода его жизни.
После свадьбы молодые поселились вместе с родителями А.Н. на Большой Бронной улице, дом 5, квартира 6, и жили там почти 30 лет - до 1953 года. Я тоже провел детство и отрочество в этом доме. Он был известен всей психологической Москве, а кое-кто, например Д.Б.Эльконин, вообще жил там неделями. Вот как он выглядел в 1951 году (№16) . Перед домом стоит трофейный немецкий автомобиль «Опель П-4», который А.Н. купил по дешевке сразу после войны.
Двадцатые годы - это не только сотрудничество с Выготским, плодом которого явилась первая книга А.Н. - «Развитие памяти», написанная в 1929 году и реально вышедшая только в 1932, и другая ортодоксально культурно-историческая его работа - «К вопросу о развитии арифметического мышления у ребенка», опубликованная нами только в 2000 году в одном из сборников (она включена в книгу статей Леонтьева «Становление теории деятельности», выходящую в издательстве «Смысл» через несколько месяцев и охватывающую творчество Леонтьева довоенного времени). И это не только совместные публикации с Лурия по луриевской проблематике. К этому времени относится в числе других и замечательная статья «Опыт структурного анализа цепных ассоциативных рядов», впервые опубликованная в 1928 году в «Русско-немецком медицинском журнале», а потом переизданная в двухтомнике Леонтьева 1983 года. Леонтьев вспоминал об этой статье: «Лурия негативно относился к исследованию комплексов помимо Фрейда и Юнга. Поэтому статью... подготовил подпольно от Лурия. Здесь не Юнг, а ассоцианизм. Свободные ассоциации - не цепь, цепь во втором ряду (зачаток понятия личностного смысла)» . В сущности, это первая самостоятельная публикация А.Н.!
Хочу воспользоваться поводом, чтобы остеречь моих слушателей от этого двухтомного издания. Конечно, хорошо, что оно вышло - и я сам был в числе его редакторов, хотя только номинально. Но когда мы с Д.А.Леонтьевым начали работать над упомянутым томом ранних работ А.Н., то сразу же столкнулись с вопиющим произволом при публикации текстов Леонтьева в двухтомнике. Решительно все эти тексты пришлось перепроверять по оригиналам, и обнаружились значительные расхождения - никак не обозначенные пропуски, а иногда даже куски, написанные «за Леонтьева». Поэтому, повторю еще раз, текстологически двухтомник Леонтьева совершенно неудовлетворителен.
В Психологическом институте, который при Корнилове превратился в оплот реактологии и при этом сосредоточился на классовой психологии («психика пролетария»), группа Выготского очень быстро почувствовала себя неуютно. Как вспоминал Лурия, «расхождения с Корниловым начались почти сразу, его линия нам не нравилась». Впрочем, неприязнь была обоюдной. Корнилов обвинял Выготского и его сотрудников в отходе от марксизма, в протаскивании идеалистических понятий. Трудно поверить, но в качестве такого идеалистического понятия Корнилов рассматривал... волю!
Поэтому Выготский и его ученики, формально не покидая Психологический институт, в реальности перешли в другое место, а именно в Академию коммунистического воспитания имени Н.К.Крупской (АКВ). Лурия стал заведовать там психологической секцией, Выготский руководил лабораторией, а Леонтьев был доцентом. «Заработки на службе были крайне низки», вспоминал А.Н., и все они - как мы сейчас - бегали из одного учреждения в другое. Леонтьев, в частности, кроме АКВ, подрабатывал в Государственном центральном техникуме театрального искусства (будущий ГИТИС), в Московском государственном техникуме кинематографии, переросшем во ВГИК, где познакомился и сотрудничал с С.М.Эйзенштейном, в Медико-педагогической клинике профессора Россолимо, где дорос до руководителя научной части или, как это называлось в документах, «председателя Научного Бюро».
Вот две фотографии Леонтьева этого времени - конца 20-х годов (№17, №18) . Есть и третья, которая, по некоторым догадкам, относится к концу 30-х годов, но я хочу показать ее именно сейчас. Дело в том, что «Развитие памяти» еще в рукописи получило 1-ую премию Главнауки и ЦЕКУБУ (Центральная комиссия по улучшению быта ученых), составлявшую 500 рублей. На эти деньги, вспоминал Леонтьев, «я купил доху с жеребком на кенгуру и вывороткой» (честное слово, не знаю, что это такое!). И очень хотелось бы вообразить, что на этой фотографии А.Н. снят именно в этой самой «дохе с жеребком» (№19). |
В самом конце 20-х и начале 30-х годов Выготский и все его ближайшее окружение впервые столкнулись с извращенной реальностью советской идеологии. Над ними стали сгущаться тучи.
В Психологическом институте развернулась ожесточенная критика культурно-исторической психологии, - как позже, в 1934 году, писал один из сотрудников Института, Размыслов, это была якобы «лженаучная реакционная, антимарксистская и классово враждебная теория». Впрочем, из института группа Выготского уволена не была: после «реактологической» дискуссии 1930 года Корнилов был снят с поста директора (его сменил известный педагог Залкинд), и кое-что из идей Выготского вошло даже в план научных исследований института, что вызвало большое беспокойство и у Выготского, и у Леонтьева. Последний писал Выготскому в начале 1932 года: «Сама система идей в огромной опасности...Институт работает (старается работать) по нашим планам. Это - отчуждение наших идей. Это начало полного падения, рассасывания системы» . В то же время группу Выготского громили за знаменитые экспедиции Лурия в Узбекистан (1931 и 1932 годы), за совместную книгу Лурия и Выготского «Этюды по истории поведения» («идеалистическая ревизия исторического материализма и его конкретизации в психологии»). Появилась статья некоего Феофанова «Об одной эклектической теории в психологии», разоблачительный накал которой был, впрочем, сильно дискредитирован смешной опечаткой в самом заглавии: «Об одной электрической теории в психологии». Интересно, что одним из авторов программы по психологии, вызвавшей такое беспокойство Леонтьева, был едва ли не самый ожесточенный критик культурно-исторической школы А.В.Веденов!
Из ВГИКа Леонтьев был изгнан после появления сразу в двух центральных газетах статьи под угрожающим названием «Гнездо идеалистов и троцкистов». Но хуже всего было то, что главный оплот группы Выготского - АКВ - в 1930 году тоже оказалась под ударом. Как раз тот факультет, где они работали - факультет общественных наук - был объявлен «троцкистским». Через год ее превратили в институт и перевели в Ленинград, и с 1 сентября 1931 года Леонтьев был оттуда уволен - «вообще начался поход против комвузов», - вспоминал Леонтьев.
Погром происходил и в педагогике (главное, что прекратила свое существование «единая трудовая школа», главными теоретиками которой были Блонский и Выготский).
В конце 1930 года прекратила свое существование философская школа «диалектиков», возглавлявшаяся директором Института философии академиком Дебориным. Именно их позиции отразились в мыслях Выготского о развитии психики ребенка - у Выготского есть и прямые ссылки на Деборина. Был с ним знаком и Леонтьев. Лично Иосиф Виссарионович Сталин объявил деборинскую философию «левым уклоном» и обозвал деборинцев «меньшевиствующими идеалистами» - что сей ярлык должен был обозначать, не ясно и поныне. Одним из следствий разгрома деборинцев стало то, что «Развитие памяти» целый год не выпускали в свет - оно вышло только после того, как в экзепляры тиража была вложена брошюрка за двумя подписями - автора Леонтьева и научного редактора Выготского - с саморазоблачением...
Уже в 1932 году, явно по указанию сверху, партбюро Психологического института вознамерилось - цитирую документ того времени - «взять под обстрел марксистско-ленинской критики психотехнику и педологию» . А Выготский был - при всем его критическом отношении ко многому в теории и практике педологии - автором нескольких учебников по педологии для студентов!
Уже из всего этого ясно, что Выготский и его ученики оказались в более чем двусмысленном и по тем временам очень опасном положении. Они искали выход из этого положения: например, Выготский треть своего рабочего времени проводил в Ленинграде, читая там свои знаменитые лекции по истории развития психических функций. Лурия ушел в Медико-генетический институт и занимался там умственным развитием близнецов. Хуже всех оказалось Леонтьеву.
И тут ему - и всей группе Выготского - повезло. В конце 1930 года пришло приглашение от наркома здравоохранения Украины Канторовича переехать в Харьков (это была тогда столица УССР) и создать «психоневрологический сектор» в Украинском психоневрологическом институте. Позже сектор стал называться сектором психологии, а институт - Всеукраинской психоневрологической академией. Предполагалось, что в Харьков переедут Лурия, Выготский, Леонтьев, Божович, Запорожец и Марк Самуилович Либединский. Переговоры продолжались почти год, в них участвовал и Выготский. В результате Выготский так и не переехал, хотя вопрос этот в его семье серьезно обсуждался - вплоть до планов обмена его московской квартиры на харьковскую. Впрочем, он постоянно бывал в Харькове, а Леонтьев и Запорожец в свою очередь часто ездили в Москву, где принимали участие во «внутренних конференциях» Выготского. Лурия переехал, но ненадолго и вскоре вернулся в Москву, а занятый им пост заведующего сектором перешел к Леонтьеву. Божович сначала оставалась в Харькове, а потом перебралась в соседнюю Полтаву. Запорожец переехал вместе с женой, тоже психологом Т.О.Гиневской. Все они жили, как вспоминала Гиневская, «коммуной» - в одной большой квартире.
Я специально рассказал так подробно об обстоятельствах переезда, чтобы вам стало ясно - у них не было иного выбора. Как бы мы ни рассуждали о теоретических и личных расхождениях Выготского и Леонтьева, отнюдь не они были причиной переезда Леонтьева и его сотрудников в Харьков.
А расхождения были - теоретические по крайней мере. В печатном тексте автобиографии я детально - с опорой на ранее неизвестные документы - анализирую эту проблему, она очень подробно освещена и в нашей с Д.А.Леонтьевым публикации «Миф о разрыве: А.Н.Леонтьев и Л.С.Выготский в 1932 году» в первом номере «Психологического журнала» за этот год. Поэтому сейчас подчеркну только одно, главное: харьковская группа не противопоставляла себя Выготскому в теоретическом отношении; как еще в 1983 году правильно писал П.Я.Гальперин, исследования харьковчан привели «к существенному изменению в акценте исследований - Л.С.Выготский подчеркивал влияние высших психических функций на развитие низших психических функций и практической деятельности ребенка, а А.Н.Леонтьев подчеркивал ведущую роль внешней, предметной деятельности в развитии психической деятельности, в развитии сознания» . И многое из того, что в начале пути харьковские психологи трактовали как пункты расхождения с Выготским, а порой и как его «ошибки», они потом ассимилировали, осознав правоту Выготского. Это касается, например, проблемы эмоционального управления действиями, т.е. того, что Выготский называл единством аффекта и интеллекта. Другой вопрос, что харьковчане субъективно ощущали себя в некоторых вопросах оппонентами Выготского. До поры до времени, конечно.
В психоневрологической академии, а потом и в Харьковском педагогическом институте, именно вокруг А.Н. стали группироваться молодые харьковские психологи, часть из которых были аспирантами Леонтьева. Вот несколько фотографий.
К сожалению, у меня не оказалось фотографии молодого П.Я.Гальперина, бывшего одним из самых ярких представителей Харьковской группы. Чтобы потом не отвлекаться, покажу еще два групповых фото учеников Выготского, снятых тоже уже после войны.
Первое из них общеизвестно, я воспроизводил его еще в своей книге о Выготском 1990 года (№23) . А вот второе, насколько мне известно, никогда и нигде не публиковалось, Обратите внимание на портрет Выготского, на фоне которого они фотографируются (№24) .
Не буду описывать исследования Харьковской группы и, следовательно, Леонтьева в первой половине 30-х годов. Подробно об этом говорится в опубликованной биографии. А подвести общий итог этим исследованиям лучше всего словами С.Л.Рубинштейна из его знаменитой книги «Основы общей психологии». Вот что он писал: «...эти исследования устанавливают, что практические интеллектуальные действия детей уже на самых ранних ступенях развития носят специфически человеческий характер. Это определяется тем фактом, что ребенок окружен с первого же дня своей жизни человеческими предметами - предметами, являющимися продуктом человеческого труда, и прежде всего практически овладевает человеческими отношениями к этим предметам, человеческими способами действия с ними... Основой развития специфически человеческих практических действий у ребенка является прежде всего тот факт, что ребенок вступает в практическое общение с другими людьми, с помощью которых он только и может удовлетворить свои потребности. Именно это... является той практической основой, на которой строится и самое речевое его развитие» .
За три месяца до смерти Выготский вел переговоры о создании во Всесоюзном институте экспериментальной медицины (ВИЭМе), а вернее, в его московском филиале (ВИЭМ базировался в основном в Ленинграде) психологического отдела. В него, по мысли Выготского, должны были перейти все его ученики, разбросанные по разным местам; Леонтьев должен был стать заместителем заведующего отделом. Отдел открылся, но переезд А.Н. затянулся, и только в октябре 1934 года, уже после смерти Выготского, в ВИЭМ были зачислены Лурия (как заведующий лабораторией патопсихологии) и Леонтьев (как заведующий лабораторией возрастной психологии). 16 февраля Леонтьев выступает в ВИЭМе с докладом «Психологическое исследование речи». В нем он говорил (цитирую неопубликованный очень подробный автоконспект, по которому читался доклад): «Каковы действительные теоретические предпосылки психологического исследования?... Нужно...понять, что деятельность человека опосредствуется в идеальном отображении ее предмета в сознании (практически осуществляемом в слове)... Понять действительное соотношение между психологическим и физиологическим...».
Первая из перечисленных предпосылок возвращает нас к Выготскому. «Работы Выготского и его сотрудников, на которые мы опираемся и от которых мы отправляемся...». Наша же задача - «понять развитие слова не как движение, обусловленное внешней причиной, но как вещь саморазвивающуюся...» . Сравните: через два года в погромной книжке Е.И.Рудневой «Психологические извращения Выготского» говорилось, что методологической основой высказываний Выготского «является махистское понимание интеллекта, саморазвитие его, независимость от внешнего мира...», а про Леонтьева - как последователя Выготского - было сказано, что он «до сих пор не разоружился».
Об отношениях же психологии с физиологией А.Н. говорил так: «Физиология отвечает на вопрос, КАК происходит реализация (по каким законам организма) той или другой деятельности. Психология отвечает на вопрос, что подлежит реализации, как и по каким законам возникает эта действительность... Что сказать о той физиологии, которая высокомерно отворачивается от той действительности, законы реализации которой ей надлежит изучить».
Как вы полагаете - как эти заявления могли быть встречены в 1935 году в физиологическом институте, которым в основном и являлся ВИЭМ? Правильно; руководство ВИЭМа и особенно работавшие там физиологи выдержать их не могли. Еще год Леонтьев проработал в ВИЭМе, но в начале 1936 года его лаборатория была закрыта, а сам он уволен. Кто-то нажаловался в Московский комитет партии, но, вспоминал А.Н., «все прошло без особого скандала». Больше того - уже после увольнения тот же Ученый Совет ВИЭМа, который разгромил его доклад, присвоил Леонтьеву без защиты диссертации ученую степень кандидата биологических наук. Но это было слабое утешение...
Одновременно с поступлением в ВИЭМ А.Н. стал профессором Высшего коммунистического института просвещения (ВКИПа). Но и там он не удержался - возглавляемую им лабораторию в октябре того же 1936 года разогнали. Так что почти на год Леонтьев остался вообще безработным. К тому же в июле 1936 года грянуло знаменитое постановление ЦК ВКП/б/ «О педологических извращениях в системе наркомпросов». Летом того же года, после постановления, был рассыпан набор тома «Ученых записок» Харьковского НИИ педагогики - статьи Леонтьева, Божович, Зинченко, Аснина, Хоменко, Мистюк и Запорожца (совместно с Асниным). Слава богу, сохранилась корректура этого сборника!. В те же дни в редакции журнала «Под знаменем марксизма» собрали «совещание» ведущих психологов, где присутствовали В.Н.Колбановский (тогда директор Психологического института), Лурия, Леонтьев, Гальперин, Эльконин, Блонский и Теплов. Шел посмертный разгром Выготского и его школы: про Леонтьева, в частности, говорилось, что он-де не счел возможным подвергнуть критике свою теоретическую концепцию и вскрыть конкретные ошибки в своей работе. А его выступление на совещании было образцом того, как не должно было вести себя по отношению к важнейшим вопросам на психологическом фронте... Ну, а в январе знакового 1937 года вышла уже упомянутая брошюрка Е.И.Рудневой.
«Я был взят под подозрение», - вспоминал А.Н., но ни он, ни Лурия, ни Колбановский, по его словам, «не завязли»: «мы не были ни жертвами, ни прокурорами - нас не могли побудить к выступлениям» .
Осенью директором Психологического института снова стал Корнилов, и он взял А.Н. на работу в институт. Конечно, занимался он методологически безобидными темами, в особенности фоточувствительностью кожи как частью более общей проблемы генезиса чувствительности. Но занимался. Зарплата, конечно, была мизерная, опять-таки приходилось подрабатывать. Да и положение А.Н. в институте было неустойчивое. Поэтому когда Эльконин в 1939 году передал Леонтьеву приглашение возглавить кафедру психологии в Ленинградском пединституте им. Н.К.Крупской, он с радостью принял это приглашение, как и приглашение возглавить такую же кафедру в Институте коммунистического воспитания. График у него был такой же, как в свое время у Выготского: 20 дней в Москве, 10 в Ленинграде.
В воспоминаниях Эльконина говорится: «Помню, что А.Н. почти каждый приезд посещал С.Л.Рубинштейна, возглавлявшего в то время кафедру психологии в педагогическом институте им. Герцена» .
Вот, кстати, фотография Сергея Леонидовича (№26) . |
Отношения А.Н. с С.Л. стали предметом такого же, я бы сказал, нездорового интереса у публики, как отношения А.Н. с Выготским. Я дважды обращаюсь к этим отношениям в своей книжке о Леонтьеве. Если суммировать сказанное там, можно сказать следующее.
Во-первых, у Леонтьева и Рубинштейна было всегда больше общего, чем противоположного. Не забудем, что оба они еще в 30-е годы отстаивали деятельностный подход и само понятие деятельности. А большинство советских психологов (я не говорю сейчас об учениках Выготского) вообще это понятие, как говорится, на дух не принимали. Это видно по обсуждению книги Рубинштейна в 1947 году, где половина выступавших, в частности Добрынин и Ананьев, критиковала С.Л. за излишнее внимание к деятельности, а половина (Эльконин, Леонтьев, Теплов) - за то, что принцип деятельности, по словам Теплова, «недостаточно пронизывает его книгу». Не могу не процитировать в этой связи К.Н.Корнилова, который в 1944 году, выступая в Психологическом институте в качестве вице-президента Академии педагогических наук, говорил буквально следующее: «В Институте выдвинута проблема деятельности, но я не понимаю ее смысла, как не понимал и раньше, не понимаю и на сегодняшний день, и не только я, но и те, кто работает в Институте» . Леонтьев не только часто посещал Рубинштейна в Ленинграде - их связывали достаточно прочные деловые отношения. Так, в «Основах общей психологии» С.Л. сочувственно опирается на многие положения Харьковской группы, и совершенно не случайно, что именно Рубинштейну принадлежит лучшее резюме идей этой группы, процитированное мной выше. И, став заведующим кафедрой психологии МГУ, он первым делом пригласил на эту кафедру Леонтьева и Запорожца, а затем даже Гальперина, которого Рубинштейн откровенно не любил. Рубинштейн был одним из оппонентов А.Н. на докторской защите в мае 1941 года (другими были Теплов и Леон Абгарович Орбели). В восстановительном госпитале в Коуровке у Леонтьева работала любимая ученица С.Л. А.Г.Комм. Конечно, личные отношения у них оставляли желать лучшего, - например, Рубинштейн в 1935 году провалил защиту диссертации Эльконина, которой руководил Леонтьев, и А.Н. добился пересмотра решения. Были и какие-то иные, вероятно, чисто личные трения, большинство из которых нигде не зафиксированы и остаются неизвестными, - когда в последние годы под руководством Е.Е.Соколовой собирались мемуарные материалы о Леонтьеве, по крайней мере двое из мемуаристов намекали на причины этого, но по существу о них не говорил никто.
Хотел бы оставаться объективным. Да, Леонтьев был главным оппонентом Рубинштейна на обсуждении его книги в 1947 году. Но и Рубинштейн был главным критиком Леонтьева на обсуждении «Очерка развития психики» годом позже, и критика эта была еще более острой! Кстати, оба оставались в рамках академической полемики, что тогда было редкостью. Рубинштейн очень остро критиковал Леонтьева в печати в 40-х годах - Леонтьев по отношению к Рубинштейну этого не делал. Знаменитое заседание президиума Ученого Совета МГУ 17 января 1949 года, стенограмма которого была опубликована в «Вопросах психологии» под несколько тенденциозным заглавием «Страницы истории: о том, как был уволен С.Л.Рубинштейн» , состоялось по инициативе самого С.Л., вернее, по его жалобе ректору на то, что Леонтьев является вдохновителем его, Рубинштейна, травли на кафедре - хотя по ходу обсуждения выяснилось, что ничего такого Леонтьев не делал, и в постановлении заседания Леонтьеву достается не меньше, чем Рубинштейну. Строго говоря, Рубинштейн вообще не был уволен ни из университета, ни из Института философии. Естественно, что с началом кампании против «безродных космополитов» (это - конец января 1949 года) по решению вышестоящих инстанций университет был вынужден освободить С.Л. от заведования кафедрой, но это было сделано более или менее по-джентльменски - Рубинштейн даже остался профессором кафедры. А в Институте философии он через месяц был восстановлен. Заведующим кафедрой был назначен Теплов и оставался им до 1951 года.
Для понимания отношений А.Н. и С.Л. интересно познакомиться с письмом Леонтьева Рубинштейну, датированным 10 апреля 1943 года. Оно очень деловое и чуть-чуть холодное, но в то же время вполне доброжелательное по отношению к адресату. Кончается письмо так: «Искренно Вас приветствую, Сергей Леонидович, с радостью жду возможности Вас повидать. Ваш А.Леонтьев».
Характерен рассказ А.Г.Асмолова, относящийся к последнему году жизни Леонтьева. Уже тяжело больной А.Н. однажды при нем сказал: «Вот бы посоветоваться с Сергеем Леонидовичем!» Удивленный Асмолов переспросил: «С Рубинштейном? Но ведь он давно умер». «В том-то и дело…», - ответил Леонтьев.
Следующий, можно сказать, критический момент в биографии А.Н. связан с Великой Отечественной войной. Я подробно написал об этом периоде в биографии. Скажу только, что в первый месяц войны, а именно 19 июля, А.Н. вообще чудом уцелел. А в октябре произошло то, чего еще никогда не было в истории Психологического института: Леонтьев был избран общим собранием сотрудников института исполняющим обязанности директора и первым делом вернул институт в лоно университета. (Потом, когда образовалась АПН РСФСР, новый директор – Рубинштейн – передал институт в эту академию.). Главное, что А.Н. совершил в эвакуации – это знаменитый Коуровский восстановительный госпиталь. Опять-таки не буду о нем сейчас говорить, как и об известной книге Леонтьева и Запорожца. Приведу только слова А.Н. из уже упомянутого – неопубликованного - письма Рубинштейну 1943 года. Объясняя причины неприезда в Москву, Леонтьев пишет: « Но главная причина одна, она серьезна и управляет мной: это – госпиталь, это – наша «Восстановительная поэма». Он родился, живет и радует сердце.
О нем я везу Вам большой доклад. Дни его жизни оказались плодотворны как годы. Я не умею говорить о нем без пафоса, за него я буду стоять «насмерть» - hier stehe ich, как говорил Лютер!».
Покажу Вам две фотографии, относящиеся к эвакуации. На первой из них вся семья Леонтьевых, включая шестилетнего меня, на веранде домика, где нас поселили в Ашхабаде (№27) .
На второй нет ни А.Н., ни других Леонтьевых: она интересна тем, что снята за несколько минут до коллективного выезда преподавателей МГУ в пустыню, где они отлавливали – больше для еды, чем для науки – крупных каракумских черепах, составлявших значительную часть нашего меню в эти месяцы (№28) .
Дальнейшие моменты в биографии А.Н. сороковых годов связаны с профессурой на вновь образованной университетской кафедре психологии и с огромной работой в Психологическом институте. Наступает конец сороковых, и вновь жизнь начинает сталкивать Леонтьева с непростым выбором и с принятием непростых решений. Этому уже был свидетелем я сам – в это время я был старшеклассником и многое понимал.
Конец сороковых ассоциируется у большинства с антикосмополитической, по существу антисемитской, кампанией, со снятием Рубинштейна с заведования кафедрой и так далее. Все это было и подробно описано в тексте биографии. Но и для Леонтьева это время оказалось переломным – вне всякой зависимости от отношений с Рубинштейном.
Я имею в виду состоявшийся в 1949 году крупный разговор А.Н. с заведующим Отделом науки ЦК ВКП/б/ Юрием Андреевичем Ждановым, только что печатно обвинившем Леонтьева в субъективном идеализме. Рассказ А.Н. об этом разговоре приведен на с.82 биографии. Чем он мог закончиться – бог весть: вероятнее всего, арестом и заключением (шутка ли – острый конфликт с всесильным партийным чиновником, к тому же сыном Андрея Александровича Жданова). Но судьба – или сам Юрий Андреевич – решила иначе: с этого дня начался «карьерный» взлет А.Н. В марте 1950 года он избирается действительным членом АПН РСФСР, в июле его делают академиком-секретарем Академии, а потом он становится и ее вице-президентом.
Надо сказать, что для советской психологии это оказалось неожиданной удачей. Ибо тем же летом 1950 года состоялась знаменитая Павловская сессия (официально именовавшаяся так: Объединенная научная сессия АН СССР и АМН СССР, посвященная учению И.П.Павлова). Она знаменита прежде всего тем, что А.Г.Иванов-Смоленский и примкнувший к нему К.М.Быков на этой сессии отлучили от павловской физиологии всех наиболее талантливых учеников И.П., в особенности П.К.Анохина и Л.А.Орбели. (О явных «антипавловцах» вроде Н.А.Бернштейна и говорить нечего). Но она чуть не стала и поминками психологии как науки: всерьез планировалось отменить ее по накатанному образцу педологии, психотехники, генетики и кибернетики и полностью заменить физиологией высшей нервной деятельности. И то, что именно в это время Леонтьев стал одним из руководителей Академии педагогических наук, оказалось немаловажным фактором ее спасения. (А насколько все это было серьезно, показывает обсуждение в университете работы кафедры психологии в феврале 1951 года, когда судьба психологической науки еще не определилась: ее предполагали разделить на три кафедры. Самое интересное, какие? Физиологии высшей нервной деятельности, анализаторов человека и физиологии органов чувств… Слава богу, ничего этого не произошло).
А вот это уже начало 60-х: маленький мальчик, которого ведет за руку А.Н. – это его внук и мой сын, теперь профессор, доктор психологических наук Дмитрий Алексеевич Леонтьев (№31) . | Примерно в то же время снята следующая фотография, зафиксировавшая еще один очень характерный жест А.Н. (№32). | А на этой фотографии, датируемой 24 мая 1969 года, Леонтьев читает лекцию в университете (№33) . |
Наконец, к 1973 году относится снятая в Будапеште фотография, где рядом с ним опять Дима Леонтьев, теперь уже подросток (ему 13 лет) (№34) .
Но я уклонился от, так сказать, внутренней логики развития концепции Леонтьева.
В сущности, весь его творческий путь связан с реализацией двух больших исследовательских и одной, так сказать, организационной программы. Первая из них была зафиксирована самим А.Н. в 1940 году и приведена на с.58 биографии. Первый том огромной, практически завершенной рукописи был в мае 1941 года защищен в качестве докторской диссертации; второй и третий были утеряны во время войны. Но их содержание отразилось в «Очерке развития психики» (1947) и в цикле статей, опубликованных в 40-50 годах и потом частично собранных в «Проблемах развития психики». Кстати, композиция этой книги совершенно не случайно повторяет намеченную в 1940 году программу. Книга эта знаменита – она, как известно, получила в 1963 году Ленинскую премию и выдержала четыре издания. Не буду говорить об этой книге подробнее – ее знает чуть ли не наизусть каждый студент-психолог. Обращу ваше внимание только на то, что книга эта по содержанию скорее ретроспективна – она подводит итог тому, что уже было сделано Леонтьевым к концу 50-х годов . И поэтому ее никак нельзя трактовать как изложение его теоретических позиций именно этого периода.
Все дело в том, что уже через десять лет после выхода этой книги и сам А.Н., и практически все его соратники почувствовали неудовлетворенность состоянием развития теории деятельности. Поэтому они собрались в квартире Лурия (вернее, собирались три раза в ноябре-декабре 1969 года) и провели, как когда-то при Выготском, своего рода «внутреннюю конференцию» по проблеме деятельности – под магнитофон (сохранившиеся записи были опубликованы в 1990 году в сборнике «Деятельностный подход в психологии: проблемы и перспективы»). И вот с чего начал свое выступление Леонтьев. «Если эта система понятий представляет известное значение, то есть способна работать в психологии, то, по-видимому, эту систему нужно разрабатывать – что в последние годы, в сущности, не делается. Эта система понятий оказалась замерзшей, без всякого движения. И я лично оказался очень одиноким в этом отношении. Все движение идет по разным проблемам, которые более или менее соприкасаются с проблемой деятельности, скорее более, чем менее, но в упор понятие деятельности разрабатывается в высшей степени недостаточно…».
Так что в начале 70-х годов Леонтьев и вместе с ним деятельностная психология оказался в ситуации кризиса. Он не раз критически высказывался о «деятельностном подходе». Приведу только несколько таких высказываний. 1976 год: «Вы знаете, слова «деятельностный подход» и прочие слова о деятельности, последнее время мне приходится встречать огорчительно часто и много и не всегда в значении, достаточно очерченном, определенном… Они поэтому теряют свою определенность, которую они еще не теряли 15 и 20, может быть, лет тому назад, когда эти две или три позиции были очерчены; понятно, о чем можно было дискутировать, что надо было разрабатывать, а теперь – непонятно. Я теперь, когда вижу фразу «и с точки зрения деятельностного подхода» – скажу вам откровенно – меня это беспокоит» .
Мемуары В.А.Иванникова, относящиеся примерно к тому же периоду: «На факультете проходил семинар с довольно узким составом психологов Москвы и, придя с него, я заглянул в кабинет А.Н. Он сидел за своим рабочим столом и что-то писал. Я удивился и спросил: «Почему Вы не на семинаре, где обсуждается деятельностный подход? В ответ он как-то с хитрецой улыбнулся и спросил меня: «Вячеслав Андреевич, можете мне объяснить, что это такое?» Я растерялся, потому что считал его автором А.Н. И, не удержавшись, сказал: «А разве не Вы это ввели?». А.Н. пожал плечами и сказал, что он никогда не писал про деятельностный подход. Вначале мне показалось это игрой, но потом в автобиографии он ни слова не написал про деятельностный подход, а в представлении на орден, подготовленном факультетом, исправил наши слова о деятельностном подходе, но свое авторство в создании теории деятельности подчеркнул».
Когда я писал текст биографии А.Н., никому, в том числе и мне, еще не была известна его рукопись, датируемая февралем 1973 года – днями, когда Леонтьев отмечал свое семидесятилетие. Эта рукопись – нечто вроде дневниковой записи – настолько важна для понимания жизненной и научной судьбы А.Н., что я приведу ее почти полностью. Вот что пишет А.Н., раздумывая над своей биографией.
«В 1954 году после моей первой поездки в Канаду на Международный психологический конгресс у меня стала складываться некоторая программа организационного развития психологической науки в стране. Мне представилось, что наша психология должна войти «на равных» в мировую. Отсюда и возник первый пункт «программы»: организация национального психологического общества, которое станет членом Международного союза научной психологии.
2. Создать настоящую университетскую подготовку специалистов – факультетов или институтов психологии на правах факультетов.
3. Определить статус психологии как особой области знания, т.е. ввести ее в официальный перечень наук и установить ученые степени кандидата и доктора психологических наук.
4.Включить психологию в число наук, представленных в АН СССР.
Итак, программа из 4-х пунктов.
Сегодня, накануне моего 70-летия, думается о том, что программа эта является выполненной и, главное, что другой, дальнейшей организационной программы у меня нет. Здесь подведена черта.
…Это написано перед 5 февраля 1973 г., накануне 70-летия. Начал писать в контексте раздумий над собственной жизнью, которая переламывается на настоящую старость (до сих пор это слово звучит для меня как-то непривычно; оно еще по-настоящему не приобрело личностного смысла, хотя это – странно).
Я не думаю, что из продолжения записей в эту тетрадь получится что-то вроде мемуара или завещания. Может быть, вообще ничего не получится. Даже скорее всего – так.
Но какая-то потребность в этой тетради существует же. А какая именно – будет видно из того, что в ней запишется. Запишется само по себе – без специального намерения, без плана и цели.
Конечно, и цель какая-то тоже есть, но только смутная и – главное – которая вовсе не «идет на осознание»…
…Совсем иначе обстоит дело с программой внутреннего развития психологической науки. Генеральная программа у меня только-только начала складываться, но все еще в ней множество смутных переходов и белых пятен.
Иногда кажется, что эта теоретическая программа – дело ближайшего будущего и что нужно только найти правильный способ ее изложить, отточить терминологию, уточнить определения и прочее. А чаще кажется, что это – синяя птица, что субъективное видение ее не более чем иллюзия.
Все же о программе думается. Она получила даже словесную метку – “ProPsy” (так назвал свой проект развития психологии Р.Рассел, представленный на исполком Международной ассоциации в 1970 или 71-м году). Кстати: это был очень слабый проект.
В грубом приближении материал для “ProPsy” изложен в десятке (или около того) теоретических статей, но я писал их без замысла создать теоретическую программу, кроме, пожалуй, двух последних статей в «Вопросах философии» 72 г. и третьей, еще не законченной, из того же цикла; ее тема «деятельность и личность».
Конфликтность ситуации состоит сейчас в том, что создалась сильнейшая интенция доделать этот цикл, а на мне угнетающее ярмо – учебник психологии для университетов. Создается настоящий «невроз учебника»!»
Вы уже поняли, что три названных статьи – это как раз и есть книга «Деятельность. Сознание. Личность». А учебник так никогда и не был написан. Н.Ф.Талызина вспоминает об одном разговоре с А.Н. незадолго до его смерти. «…Я не помню, в какой связи зашел разговор о том, что надо перестраивать психологию, что у нас теория деятельности – это только одна глава психологии, а деятельностной психологии у нас нет, она должна быть еще построена…. И я, помню, сказала: «Алексей Николаевич, кто же, как не Вы, должны это сделать». Он задумался и сказал: «Вы, конечно, правы, но для этого слишком много надо перелопатить»» .
Середина и конец 70-х годов – это как раз и есть время лихорадочного поиска Леонтьевым новых путей, конкретизация программы, намеченной в его последней монографии. Я подробно пишу об этом в тексте биографии Леонтьева. Но ему не было суждено довести эту исследовательскую программу до завершения – даже на этапе плана, не говоря уже о его реализации. И это – а также «висящий» над ним учебник – фрустрировало его. Отсюда жутковатая фраза, сказанная им в речи над гробом А.Р.Лурия: «Да, ты ушел с чувством совершения. Я не мог не сказать об этом. Увы, я слишком остро чувствую, как горько не иметь права на это чувство» .
Не буду говорить о его, так сказать, внешней биографии в последние десятилетия его жизни. Только покажу снятую в 70-е годы его фотографию, где он задумчиво сидит на каком-то заседании (№35) .
Подходя к ее концу, я хотел бы немного поразмышлять вслух о Леонтьеве.
Его последняя теоретическая программа так и не была, в сущности, ни завершена, ни тем более реализована. Все его соратники старшего поколения ушли из жизни почти одновременно с ним – в течение пяти лет. На факультете психологии и в Психологическом институте начались закручивание гаек, разброд и шатание, Давыдов был уволен и лишен партбилета, Зинченко вынужден был покинуть университет, а поколение нынешних пятидесятилетних, конечно, не могло тогда полностью вынести на своих плечах груз, который в 1979 году уронил со своих плеч А.Н. Не они определяли в 80-х годах научную погоду на факультете и вообще в нашей психологии. Сейчас другое время, и выросло новое поколение психологов, обогащенное владением всем лучшим в мировой психологии. Не пора ли нам вновь вернуться к теоретическому и методологическому наследию Леонтьева и, пусть через четверть века после его кончины, хотя бы частично реализовать его замыслы? Одной из форм такой реализации мог бы быть постоянный Леонтьевский теоретический семинар на факультете психологии МГУ, на котором мы, конечно, будем рады видеть и слышать и психологов из других вузов и научных учреждений.
И в заключение об А.Н. как человеке.
С самого дня его кончины и доныне находились и находятся люди, как будто поставившие себе жизненной целью дискредитировать личность и деятельность А.Н., усердно создавая вокруг него определенный ореол. Для этой малопочтенной цели искусственно подбираются и тенденциозно интерпретируются какие-то отдельные факты его биографии. А такие факты, как самоотверженная борьба Леонтьева за судьбы его прямых и даже непрямых учеников или демонстративный его отказ уволить с факультета М.К.Мамардашвили; как то «прикрытие», которое создавал своим немалым весом А.Н. для спокойной работы факультета, - сошлюсь на воспоминания Софьи Густавовны Якобсон, где говорится: «С появлением отделения психологии я попала из этой малоприятной советской действительности, с ее доносами, персональными делами и прочей возней в совершенно другой мир – мир вечных ценностей, стремления к истине, в мир совершенно других людей»; как почти невероятный в советское время поступок, когда по инициативе Леонтьева была провалена докторская диссертация секретаря факультетского партбюро, - все эти и многие другие факты, рисующие подлинный образ А.Н. как кристально честного, глубоко порядочного и редкостно принципиального человека и руководителя, попросту игнорируются.
Нет, не потому я говорю сейчас об этом, что моя фамилия – тоже Леонтьев. Присутствующие здесь ученики и соратники А.Н., хорошо знавшие его, подтвердят, что этот непростой человек, умевший быть нетерпимым, жестким и непримиримым, но, когда надо было для дела, гибким, толерантным и компромиссным, - Алексей Николаевич Леонтьев - был именно таким, как я только что сказал, - честным, смелым, порядочным и принципиальным, - и таким он остался в нашей общей памяти о нем.
Его бывший студент Федор Ефимович Василюк говорит в своих опубликованных воспоминаниях о Леонтьеве: «…Мы интуитивно чувствовали его необыкновенный масштаб и профессиональный, и человеческий… Он был человеком из какого-то другого мира, Мира Великих Людей…».
Этот необыкновенный масштаб личности А.Н., наверное, и есть то главное, что заставляет нас снова и снова возвращаться к его мыслям и поступкам и мерить себя его мерой.
Спасибо Алексею Николаевичу Леонтьеву за то, что он был, и за то, что он сделал для всех нас.
Источники:
- А.А.Леонтьев. Жизненный и творческий путь А.Н.Леонтьева. М.: Смысл, 2003.
- А.А.Леонтьев. Алексей Николаевич Леонтьев рассказывает о себе. // Вопросы психологии, 2003, №2, с.35-36.
- А.А.Леонтьев. Алексей Николаевич Леонтьев рассказывает о себе, с.36.
- Указ.соч.,с.36.
- Указ.соч., с.37.
- Указ.соч., с.35.
- А.Н.Леонтьев. К вопросу о развитии арифметического мышления ребенка. // «Школа 2100». Приоритетные направления развития Образовательной программы. Вып.4. М.: Баласс, 2000.
- А.А.Леонтьев. Алексей Николаевич Леонтьев рассказывает о себе, с.36-37.
- Указ.соч., с.38.
- А.А.Леонтьев, Д.А.Леонтьев. Миф о разрыве: А.Н.Леонтьев и Л.С.Выготский в 1932 году. // Психологический журнал, 2003, №2, с.19.
- Цит. по кн.: Психологический институт на Моховой. (Исторический очерк). М.: ИЧП ЕАВ, 1994, с.18.
- П.Я.Гальперин. К воспоминаниям об А.Н.Леонтьеве. // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: МГУ, 1983, с.241.
- С.Л.Рубинштейн. Основы общей психологии. М.: 1940, с.317-318.
- Рукопись (в архиве семьи А.Н.Леонтьева).
- Цит. по записи А.А.Леонтьева (в архиве семьи А.Н.Леонтьева).
- Д.Б.Эльконин. Воспоминания о соратнике и друге. // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: МГУ, 1983, с.247.
- Цит. по: Психологический институт на Моховой, с. 21.
- 1989, №№4 и 5.
- Рукопись в архиве семьи А.Н.Леонтьева.
- Ранее она была опубликована дважды. См. А.А.Леонтьев. Творческий путь Алексея Николаевича Леонтьева. // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: МГУ, 1983, с.17-18; А.А.Леонтьев, Д.А.Леонтьев. А.Н.Леонтьев и его теория филогенеза психики. // А.Н.Леонтьев. Эволюция психики. Избранные психологические труды. М.- Воронеж: Московский психолого-социальный институт, «МОДЭК», 1999, с.16-17.
- См. об этом А.А.Леонтьев. Деятельный ум. М.: Смысл, 2001.
- А.Н.Леонтьев. Философия психологии. М.: МГУ, 1994, с.247.
- Там же, с.274-275.
- В.А.Иванников. А.Н.Леонтьев глазами студента и сотрудника. // Мир психологии, 1999, №1, с.14.
- Рукопись (в архиве семьи А.Н.Леонтьева).
- Н.Ф.Талызина. «Деятельностный подход еще не реализован. Надо строить психологию действий». // Журнал практического психолога, 2003, №1-2, с.15.
- А.А.Леонтьев. Жизненный и творческий путь А.Н.Леонтьева. М.:Смысл, 2003, с.113.
Годы жизни: 1903 - 1979
Родина: Москва (Российская Империя)
Леонтьев Алексей Николаевич - психолог, действительный член АПН РСФСР (1950), доктор педагогических наук (по психологии) (1940), профессор (1932).
В 1924 г. окончил факультет общественных наук Московского университета. В 1924-31 гг. вел научную и преподавательскую работу в Москве (Институт психологии, Академия Коммунистического Воспитания им. Н. К. Крупской), в 1931-1935 гг. - в Харькове (Украинская Психоневрологическая академия, Педагогический институт). В 1936-1956 гг. - в Институте психологии АПН. В годы Великой Отечественной войны - начальник экпериментального госпиталя восстановления движений под Свердловском. С 1941 г. - профессор МГУ, с 1950 г. - зав. кафедрой психологии, с 1966 г. - декан факультета психологии МГУ. Академик-секретарь отделения психологии (1950-1957 г.г.) и вице-президент (1959-1961 г.г.) АПН РСФСР.
Профессиональное становление Леонтьева как ученого произошло в 1920-е гг. под влиянием его прямого учителя Л. С. Выготского, который буквально взорвал традиционную психологию своими методологическими, теоретическими и экспериментальными работами, заложившими основы новой психологии. Своими работами конца 20-х гг. Леонтьев также внес вклад в разработку созданного Выготским культурно-исторического подхода к становлению человеческой психики.
Однако уже в начале 1930-х гг. Леонтьев, не порывая с культурно-исторической парадигмой, начинает дискутировать с Выготским о путях ее дальнейшего развития. Если для Выготского основным предметом изучения было сознание, то для Леонтьева более важным представлялся анализ формирующей сознание человеческой практики, жизнедеятельности. В работах Леонтьева 30-х гг., опубликованных лишь посмертно, он стремился утвердить идею о приоритетной роли практики в формировании психики и понять закономерности этого формирования в фило- и онтогенезе. Его докторская диссертация была посвящена эволюции психического в животном мире - от элементарной раздражимости у простейших до человеческого сознания. Господствовавшей в старой психологии картезианской оппозиции "внешнее - внутреннее" Леонтьев противопоставляет тезис о единстве строения внешних и внутренних процессов, вводя категориальную пару "процесс-образ". Леонтьев разрабатывает категорию деятельности как действительного (в гегелевском смысле) отношения человека к миру, которая и выступает как основа этого единства. Это отношение не является в строгом смысле индивидуальным, а опосредованно отношениями с другими людьми и социокультурно выработанными формами практики.
Сама структура деятельности по своей природе социогенна. Идея о том, что формирование психических процессов и функций происходит в деятельности и посредством деятельности, послужила основой многочисленных экспериментальных исследований развития и формирования психических функций в онтогенезе, выполненных Леонтьевым и его сотрудниками в 1930-60-е гг. Эти исследования заложили основу для целого ряда новаторских психолого-педагогических концепций развивающего обучения и воспитания, которые в последнее десятилетие получили широкое распространение в педагогической практике.
К периоду конца 30-х - началу 40-х годов относится также разработка хорошо известных представлений Леонтьева о структуре и единицах анализа деятельности и сознания. Согласно этим представлениям, в структуре деятельности различаются три психологических уровня: собственно деятельности (акт деятельности), выделяемой по критерию ее мотива, действий, вычленяемых по критерию направленности на достижение осознанных целей, и операций, соотносящихся с условиями осуществления деятельности. Для анализа сознания принципиально важной оказалась введенная Леонтьевым дихотомия "значение - личностный смысл", первый полюс которой характеризует "безличное", всеобщее, социокультурно усвоенное содержание сознания, а второй - его пристрастность, субъективность, обусловленную неповторимым индивидуальным опытом и структурой мотивации.
Во второй половине 1950-60-х гг. Леонтьев формулирует тезис о системном строении психики и вслед за Выготским разрабатывает на новой концептуальной основе принцип исторического развития психических функций. Практическая и "внутренняя" психическая деятельность не только едины, но могут переходить из одной формы в другую. По сути, речь идет о единой деятельности, которая может переходить из внешней, развернутой формы во внутреннюю, свернутую (интериоризация) и наоборот (экстериоризация), может одновременно включать в себя собственно психические и внешние (экстрацеребральные) компоненты.
В 1959 г. вышла первым изданием книга Леонтьева "Проблемы развития психики", обобщавшая его работы 1930-50-х гг., за которую он был удостоен Ленинской премии.
В 1960-70-х гг. Леонтьевпродолжает разрабатывать "деятельностный подход" или "общепсихологическую теорию деятельности". Аппарат деятельностной теории он применяет для анализа восприятия, мышления, психического отражения в широком смысле слова. Рассмотрение их как активных процессов, имеющих деятельностную природу, позволило продвинуться на новый уровень их понимания. В частности, Леонтьевым была выдвинута и подкреплена эмпирическими данными гипотеза уподобления, гласящая, что для построения чувственных образов необходима встречная активность органов восприятия.
В конце 1960-х гг. Леонтьев обращается к проблеме личности, рассматривая ее в рамках единой системы с деятельностью и сознанием.
В 1975 г. выходит книга Леонтьева "Деятельность. Сознание. Личность", в которой он, подводя итоги своим работам 60-70-х гг., излагает философско-методологические основания психологии, стремится "психологически осмыслить категории, наиболее важные для построения целостной системы психологии как конкретной науки о порождении, функционировании и строении психического отражения реальности, которое опосредствует жизнь индивидов". Категория деятельности вводится Леонтьевым в этой книге как путь преодоления "постулата непосредственности" воздействия внешних раздражителей на индивидуальную психику, который нашел наиболее завершенное выражение в бихевиористской формуле "стимул - реакция". Деятельность выступает как "молярная, не аддитивная единица жизни телесного, материального субъекта". Ключевым признаком деятельности выступает ее предметность, в понимании которой Леонтьев опирается на идеи Гегеля и раннего Маркса. Сознание есть то, что опосредует и регулирует деятельность субъекта. Оно многомерно. В его структуре выделяются три основных составляющих: чувственная ткань, служащая материалом для построения субъективного образа мира, значение, связывающее индивидуальное сознание с общественным опытом или социальной памятью, и личностный смысл, связывающий сознание с реальной жизнью субъекта.
Основанием для анализа личности также выступает деятельность, вернее система деятельностей, осуществляющих разнообразные отношения субъекта с миром. Их иерархия, а точнее иерархия мотивов или смыслов, и задает структуру личности человека. В 1970-е гг. Леонтьев вновь обращается к проблемам восприятия и психического отражения, но по-иному. Ключевым для него становится понятие образа мира, за которым стоит прежде всего идея непрерывности воспринимаемой картины действительности и образов отдельных объектов. Невозможно воспринять отдельный объект, не воспринимая его в целостном контексте образа мира. Этот контекст задает перцептивные гипотезы, направляющие процесс восприятия и опознания. Это направление работ не успело получить какого-либо завершения. Леонтьев создал обширную научную школу в психологии, его работы оказали заметное влияние на философов, педагогов, культурологов и представителей других гуманитарных наук.
Леонтьев Алексей Николаевич - (1903–1979) советский психолог. Разрабатывая в 20 х гг. совместно с Л. С. Выготским и А. Р. Лурия культурно историческую теорию, провел цикл экспериментальных исследований, раскрывающих механизм формирования высших психических функций… … Большая психологическая энциклопедия
- (1903 79) российский психолог, действительный член АПН России (1950), АПН СССР (1968). Основные труды по генезису, биологической эволюции и общественно историческому развитию психики. Ленинская премия (1963) … Большой Энциклопедический словарь
- (1903 1979) советский психолог, автор одного из вариантов деятельностного подхода в психологии. В конце 20 х гг., работая у Л.С. Выготского и использ … Психологический словарь
- [р. 5(18).2.1903, Москва], советский психолог, действительный член АПН РСФСР (1950), АПН СССР (1968). Член КПСС с 1948. Профессор (1932). Окончил Московский университет (1924). Ученик Л. С. Выготского. С 1941 профессор МГУ, с 1945 заведующий… … Большая советская энциклопедия
- (р. 10.05.1927, Москва), сценарист. Учился в Московском авиационном институте (1944 1945), в Московском индустриально конструкторском техникуме (1946 1947). В 1952 годуокончил сценарный факультет ВГИКа. 1957 БЕССМЕРТНАЯ ПЕСНЯ 1959 ДОРОГА УХОДИТ… … Энциклопедия кино
- (1903 1979), психолог, действительный член АПН РСФСР (1950), АПН СССР (1968). Основные труды по генезису, биологической эволюции и общественно историческому развитию психики. Ленинская премия (1963). * * * ЛЕОНТЬЕВ Алексей Николаевич ЛЕОНТЬЕВ… … Энциклопедический словарь
Психолог; д р пед. наук, проф. Окончил Моск. ун т (1924). С 1941 проф. МГУ, директор Ин та психол., зав. кафедрой психол., зав. отделением психол. филос. ф та; основатель (1965) и декан психол. ф та МГУ, зав. кафедрой… … Большая биографическая энциклопедия
- [р. 5(18) февр. 1903 ] – сов. психолог, профессор (с 1932), д р педагогич. наук (с 1941). Действит. член Академии педагогич. наук РСФСР (с 1950). Член КПСС с 1948. Окончил Московский ун т (1924). Ученик Л. C. Выготского. С 1941 – проф. Моск. ун… … Философская энциклопедия
ЛЕОНТЬЕВ Алексей Николаевич - (5(18).02.1903, Москва 2 LO1.1979, Москва) психолог, философ и педагог. Окончил ф т общественных наук Московского ун та (1924), работал в Психологическом ин те и др. московских научных учреждениях (1924–1930), зав. сектором Всеукраинской… … Русская Философия. Энциклопедия
Леонтьев, Алексей Николаевич - (1903 1979) А.А. Леонтьев. Жизненный и творческий путь А.Н. Леонтьева Российский психолог, один из основателей психологической теории деятельности. В 1924 окончил ф т обществ. наук Московского университета. В 1924 31 гг. вел научную и… … Кто есть кто в российской психологии
Книги
- Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой , Константин Николаевич Леонтьев. «…Больше всех от гоголевского одностороннего принижения жизни освободился, я говорю все-таки, он же – Лев Толстой – и дорос сперва до военных героев 12-го года, а потом и просто-напросто до… электронная книга
- Из воспоминаний консула (Князь Алексей Церетелев; Н. П. Игнатьев) , Константин Николаевич Леонтьев. «…Ровно десять лет тому назад в Константинополе, когда еще никто не знал его, кроме самых близких людей и товарищей по службе, – я сказал ему так: – Вы до того способны, князь, до того…
Алексей Николаевич Леонтьев (5 (18) февраля 1903, Москва — 21 января 1979, там же) — советский психолог, философ, педагог и организатор науки.
Занимался проблемами общей психологии (эволюционное развитие психики; память, внимание, личность и др.) и методологией психологического исследования. Доктор педагогических наук (1940), действительный член АПН РСФСР (1950), первый декан факультета психологии Московского государственного университета.
Лауреат медали К. Д. Ушинского (1953), Ленинской премии (1963), Ломоносовской премии I степени (1976), почётный доктор Парижского и Будапештского университетов. Почётный член Венгерской АН.
Родился в семье мещан Леонтьевых. Окончив Первое реальное училище (точнее, «единую трудовую школу»), поступил на факультет общественных наук МГУ, который окончил в 1923[источник не указан 1286 дней] либо 1924 году. Среди его учителей того времени: Г. И. Челпанов и Г. Г. Шпет. По окончании университета был оставлен при Психологическом институте для подготовки к профессорской деятельности, на это время пришлось смещение с поста директора основателя Института Г. И. Челпанова. По приводимым А. А. Леонтьевым воспоминаниям отца, сам Челпанов, принявший Леонтьева в «аспирантуру», посоветовал ему оставаться там после этой смены. Среди коллег Леонтьева в Институте в этот период: Н. А. Бернштейн, А. Р. Лурия, в соавторстве с которым было выполнено несколько ранних исследований, П. П. Блонский, позднее — Л. С. Выготский.
С 1925 года А. Н. Леонтьев работал под руководством Выготского над культурно-исторической теорией, конкретнее — над проблемами культурного развития памяти. Отражающая эти исследования книга «Развитие памяти: Экспериментальное исследование высших психологических функций» издана в 1931 году.
С конца 1931 года — заведующий отделом в секторе психологии Украинской психоневрологической академии (до 1932 года — Украинский психоневрологический институт) в Харькове.
1933-1938 годы — заведующий кафедрой Харьковского педагогического института.
С 1941 года — на правах сотрудника Института психологии — профессор МГУ (с декабря 1941 г. в эвакуации в Ашхабаде).
1943 год — заведовал научной частью в восстановительном госпитале (с. Коуровка, Свердловская область), с конца 1943 г. — в Москве.
С 1951 года — заведующий кафедрой психологии философского факультета МГУ.
1966 год — основывает факультет психологии МГУ и руководит им более 12 лет.
В 1976 году открыта лаборатория психологии восприятия, которая действует и по сей день.
Книги (12)
Восстановление движения
Психофизиологическое исследование восстановления функций руки после ранения.
Классический труд А.Н. Леонтьева и А.В. Запорожца, в котором подводятся итоги исследований по восстановлению двигательных функций после ранений.
Исследование проведено на материале клинической работы коллектива психологов (А.Н. Леонтьев, Запорожец, Гальперин, Лурия, М.С. Лебединский, Мерлин, Геллерштейн, С. Я. Рубинштейн, Гиневская, и др.) время Великой Отечественной войны. Со времени первой публикации в 1945 г. на русском языке книга не переиздавалась. Переведена на английский язык и опубликована в 1960 г. как Rehabilitation of Hand Function. London: Pergamon Press, 1960.
Деятельность. Сознание. Личность
"По своему составу книга разбивается на три части. Первую из них образуют I и II главы, посвященные анализу понятия отражения и того общего вклада, который вносит марксизм в научную психологию. Главы эти служат введением к ее центральной части, в которой рассматриваются проблемы деятельности, сознания и личности.
Совершенно особое место занимает последняя часть книги: она не является продолжением предшествующих глав, а представляет собой одну из ранних работ автора по психологии сознания."
Избранные психологические произведения. Том 1
Том содержит работы, сгруппированные по трем тематическим разделам. В первый раздел вошли работы разных лет, отражающие становление и развитие методологических основ современной советской психологии.
Во второй раздел вошли две крупные работы, в которых раскрыты положения о возникновении психического отражения и его развитии в процессе филогенеза до зарождения человеческого сознания. В третьем разделе собраны работы, посвященные изучению психического развития в процессе онтогенеза.
Избранные психологические произведения. Том 2
Второй том трудов делится на два тематических раздела. В раздел «Функционирование различных форм психического отражения» вошли работы, посвященные экспериментальному исследованию различных психических процессов и функций человека.
Лекции по общей психологии
Обработанные стенограммы курса лекций по общей психологии, читавшегося А.Н.Леонтьевым в 1973-75 гг. на факультете психологии МГУ. Публикуются впервые по магнитофонным записям и машинописным стенограммам из архива А.Н.Леонтьева. Психологам, студентам психологических специальностей.
Проблемы развития психики
Многогранность и сложность проблемы развития психики требует, чтобы её разработка велась во многих направлениях, в различных планах и различными методами. Публикуемые в этой книге экспериментальные и теоретические работы выражают лишь одну из попыток подойти к её решению.
Книга содержит три раздела, которые освещают вопросы генезиса и природы ощущений, биологической эволюции психики и её исторического развития, теории развития психики ребёнка.
Психологические вопросы сознательности учения
В статье «Психологические вопросы сознательности учения», опубликованной в 1947 г. и вошедшей затем в переработанном виде в книгу «Деятельность. Сознание. Личность», А.Н. Леонтьев выдвинул ряд положений, которые по-особому раскрывают свой эвристический потенциал в нынешней, изменившейся культурно-исторической ситуации; они поворачиваются своими новыми, ранее скрытыми гранями.
Среди этих положений - доказательство того, что проблема сознательности учения должна рассматриваться прежде всего как проблема смысла, который приобретают для человека усваиваемые им знания. Чтобы обучение осуществлялось сознательно, оно должно иметь «жизненный смысл» для учащегося.
a:2:{s:4:"TEXT";s:1648:"В статье, написанной сынок и внуком российского психолога А.Н. Леонтьева, отражены не
только его великие и разносторонние научные и научно-организационные заслуги перед
отечественной психологической наукой, но и нарисован яркий портрет Алексеева Николаевича как
человека.
В отличие от ранее написанных официальных «причесанных» биографических статей об этом
прекрасном ученом, в данной работе очень живо и образно рассказывается, какими на самом деле
были жизнь и творчество А.Н. Леонтьева.
Штрихи биографии Леонтьева дают возможность хорошо
представить себе обстановку в нашей стране, в те годы, в которые пришлась ему учится, работать,
творить.
Говоря о личностных качествах Алексея Николаевича, авторы отмечают, что он никогда не
занимался передачей и воплощением начальственных указаний. постоянно добивался от начальства
принятия компетентных и полезных для психологии решений. Его авторитет у власти был настолько
высок, что ему удавалось практически все, к чему он стремился. А.Н. Леонтьев не принимал ни
одного ответственного решения, не посоветовавшись предварительно с окружавшими его людьми.
Начиная с совместной работы с Выготским, практически все решения принимались совместно.
Авторы откровенно, с мягким юмором пишут о молодых годах будущего профессора, о непростом
становлении его научной карьеры, о самоотверженной творческой, учебной и административной
деятельности в зрелые годы. Их повествование дает представление об Алексее Николаевиче, и как о
гениальном ученом, и как о высоко порядочном, ранимом, очень эмоциональном человеке, и очень
хорошем человеке.
Алексей Николаевич Леонтьев (1903-1979) широко известен как признанный формальный и неформальный лидер советской психологии 40-70-х годов. Его научные и научно-организационные заслуги перед отечественной психологической наукой велики и разносторонни. Он создал в Московском университете сначала отделение психологии на философском факультете, а затем и факультет психологии, где много лет был деканом. Он был также одним из руководителей (вице-президентом) Академии педагогических наук РСФСР и СССР в не худшие ее времена, написал немало научных работ, в частности, несколько книг, каждая из которых была переведена на десятки иностранных языков, а одна из них - «Проблемы развития психики», через четыре года после выхода была отмечена Ленинской премией. Почти все московские, по крайней мере, университетские психологи среднего и старшего поколения - прямые его ученики и сотрудники.
Официальная биография Алексея Николаевича во многом создавалась авторами этой статьи - не только близкими ему людьми (один из нас его сын, другой - внук), но и коллегами А.Н. Леонтьева по науке. И когда, вскоре после его кончины, в начале восьмидесятых годов, готовился сборник его памяти, один из нас написал к нему вводную статью (Леонтьев А.А., 1983, С.6-39). И хотя она выглядит вполне «причесано» и в ней нет неправды, но о многом там не сказано.
Наверное, настало время рассказать биографию Алексея Николаевича такой, какой она была на самом деле, хотя бы настолько, насколько это возможно в одной статье. Ту, официальную, биографию нельзя назвать неверной, но некоторые уточнения хотелось бы внести. Поэтому мы решили написать эту статью в виде комментариев к официальной биографии, опубликованной в 1983 году.
«Он закончил в 1924 г. факультет общественных наук Московского университета... »
На самом деле Алексей Николаевич не окончил Московский университет. Его выгнали из него и он сдавал экзамены экстерном. Есть две разных версии того, почему его выгнали. Более интересная: будучи студентом, он заполнял в 1923 году какую-то анкету и на вопрос «Как Вы относитесь к Советской власти?» якобы ответил: «Считаю исторически необходимой». Так он рассказывал своему сыну. Во всяком случае, это на него похоже. Вторая версия: весьма нелюбимому лектору по истории философии Алексей Николаевич прилюдно задал вопрос о том, как надо относиться к буржуазному философу Уоллесу, биологизатору и вообще антимарксисту. Не очень образованный лектор, испугавшись, что его поймают на незнании имени такого философа, долго и убедительно разъяснял затаившей дух аудитории ошибки этого буржуазного философа, естественно, выдуманного студентами накануне лекции. Эта версия тоже восходит к устным мемуарам Алексея Николаевича.
Леонтьев слушал в университете лекции самых разных ученых. Среди них был Густав Густавович Шпет, филолог-античник П.С. Преображенский, историки М.Н. Покровский и Д.М. Петрушевский, историк социализма В.П. Волгин. В Коммунистической аудитории МГУ тогда впервые читал курс исторического материализма Николай Иванович Бухарин. Как-то А.Н. Леонтьев слушал в Коммунистическом университете лекции Сталина по национальному вопросу, о которых, впрочем, через полвека отозвался более чем сдержанно.
«Своим обращением к психологии Алексей Николаевич был обязан Г.И. Челпанову... По инициативе Г.И. Челпанова Алексеем Николаевичем были написаны первые его научные работы - реферат «Учение Джемса о идеомоторных актах» (он сохранился) и несохранившаяся работа о Спенсере»
Почему он стал психологом? Сначала его привлекала философия - была потребность мировоззренчески осмыслить все происходившее в стране на его глазах. Так, по крайней мере, вспоминал он сам. А потом, уже поступив в университет, он - не без влияния Челпанова - переключился на психологию. Здесь ему повезло: он попал в Психологический институт, где даже после ухода Челпанова продолжали работать первоклассные ученые: Н.А. Бернштейн, М.А. Рейснер, П.П. Блонский, из молодежи - А.Р. Лурия и, с 1924 года Л.С. Выготский. Когда Челпанова выгнали из директоров Психологического института и на его место «сел» один из его учеников, ярый, хотя и философски малограмотный марксист К.Н. Корнилов, то (это тоже не значится в официальной биографии) к Челпанову пришел молодой взволнованный Алексей Николаевич и сказал: «Я не хочу Вас бросать, Георгий Иванович, я буду с Вами продолжать работать». На что умный и человечный Челпанов сказал: «Не смейте этого делать! Вам еще жить. Я Вас отпускаю. Не думайте, что Вы несете передо мной моральные обязательства». Алексей Николаевич, поколебавшись, все-таки пошел дальше работать к Выготскому.
Есть хрестоматийная версия: пришли к Выготскому молодые психологи Лурия и Леонтьев, и началась школа Выготского. На самом деле пришли к Лурия молодые психологи Выготский и Леонтьев. Первое время этот кружок возглавлял именно Лурия, старший по должности в Институте, известный уже психолог, имевший к тому времени несколько опубликованных книг, бывший даже ученым секретарем Института. Лишь потом произошла перегруппировка и лидером стал Выготский. Самые первые публикации А.Н. Леонтьева были в русле исследований А.Р. Лурия, под его руководством и с ним в соавторстве - по аффектам, сопряженной моторной методике и т.п. Лишь после нескольких работ такого плана начинаются работы в культурно-исторической парадигме Выготского (первая его публикация на эту тему датирована 1929 г.).
«В 1930 г. обстоятельства сложились так, что Алексей Николаевич был вынужден уйти как из Академии коммунистического воспитания, так и из ВГИКа. Примерно в то же время Наркомздрав Украины решил организовать в Украинском психоневрологическом институте, а позже, в 1932 г., во Всеукраинской психоневрологической академии (она помещалась в Харькове, который был тогда столицей республики) сектор психологии. Пост заведующего сектором был предложен А.Р. Лурия, пост заведующего отделом детской и генетической психологии - А.Н. Леонтьеву. Однако А.Р. Лурия вскоре вернулся в Москву и практически всю работу вел Алексей Николаевич».
За чаем с Н.Г. Морозовой и А.Р. Лурия
Одним из факторов, которые привели Леонтьева в Харьков, явилось то, что к концу 20-х годов были закрыты все лаборатории, где он мог работать. И приглашение из Харькова, от украинского наркомата здравоохранения, решало его жизненные проблемы. Зато в Харькове он возглавил одновременно кафедру психологии в пединституте, отдел психологии в НИИ педагогики и сектор психологии в Психоневрологической академии. Возникла знаменитая Харьковская школа - ответвление психологической школы Выготского. Работали много, печатали очень мало. Только сейчас делается попытка собрать воедино все работы «харьковчан».
«Впрочем, постоянно он находился в Харькове только до 1934 г., а затем получил заведование лабораторией генетической психологии Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ).... Однако это продлилось недолго. В 1936 г. Алексей Николаевич перестает работать в ВИЭМе... »
Весной 1934 года, незадолго до смерти, Л.С. Выготский сделал несколько шагов к тому, чтобы собрать всех своих учеников - московских, харьковских и других - в одной лаборатории во ВИЭМе. Сам Выготский уже, естественно, не смог ее возглавить (он умер в начале лета 1934), и руководителем лаборатории стал Леонтьев, покинув ради этого Харьков. Но он продержался там недолго. После доклада на Ученом совете этого института о психологическом исследовании речи (Леонтьев А.Н., 1983, С.65-75), он был обвинен во всех возможных методологических грехах. Дело дошло до горкома партии! - после чего лаборатория была закрыта, а Алексея Николаевича из ВИЭМа выгнали. Он опять остался без работы. Сотрудничал в небольшом научно-исследовательском институте при ВКИП - Высшем коммунистическом институте просвещения, занимался психологией восприятия искусства в ГИТИСе и во ВГИКе, где постоянно общался с С.М. Эйзенштейном (они были знакомы с Эйзенштейном и раньше, с конца 20-х годов, когда Алексей Николаевич преподавал во ВГИКе, пока последний не был объявлен гнездом идеалистов и троцкистов с понятными последствиями).
В июле 1936 года грянуло знаменитое постановление ЦК ВКП (б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов», которое положило начало полному разгрому детской и педагогической психологии, «достойно» увенчав серию постановлений ЦК начала 30-х годов, повернувших вспять советскую школу, отменивших все инновации и эксперименты и сделавших былую демократическую школу авторитарной и милитаризованной. Особенно досталось идеологам демократической школы - Л.С. Выготскому и П.П. Блонскому Л.С. Выготскому, к счастью, уже посмертно. И кое-кто из тех, кто раньше объявлял себя учениками Выготского, начали с не меньшим энтузиазмом публично осуждать его и свои ошибки. А.Н. вспоминал об одном таком случае.
Идет собрание педагогов (кстати, на такие собрания тогда приглашали повестками - не прийти было невозможно). Леонтьев почему-то оказывается в многолюдном президиуме. Рядом с ним было пустое место. Перед самым началом входит и под приветственный шум зала садится на это место член ЦИК СССР, старый большевик ГИ. Ломов-Оппоков. С другой стороны от Леонтьева сидит какой-то деятель ЦК. В программе - выступление довольно известного ученого, когда-то бывшего сотрудником Л.С. Выготского, затем от него отошедшего и вспомнившего о своем ученичестве лишь в дни похорон Выготского, когда он беззастенчиво оттер и Лурия, и Леонтьева от участия в траурной церемонии. Этот человек публично громит Выготского за его идеалистические и антимарксистские взгляды и одновременно кается в том, что вовремя их не вскрыл и не разоблачил. Ломов-Оппоков берет листок, что-то пишет и передает записку через Леонтьева его соседу с другой стороны - но так, чтобы Леонтьев смог ее прочесть. В записке, к вящему удивлению Алексея Николаевича, стояло: «Ну и стерва же этот оратор!». После чего Ломов-Оппоков берет слово и хвалит предыдущего оратора как образец самокритики...
Семья на даче, 40-е годы
Так вот, ни Леонтьев, ни Лурия, ни другие подлинные ученики Выготского, как на них ни давили, не сказали ни одного дурного слова о Выготском ни публично, ни в печати. И не колотили себя в грудь, не признавались в методологических ошибках и политической близорукости. Вообще они никогда не меняли своих взглядов, что бы ни происходило. Как ни странно, все они тем не менее уцелели. Но ВКИП был закрыт, и Леонтьев опять остался без работы, к тому же под подозрением. В январе 1937 года вышла брошюра Евы Израилевны Рудневой «О педологических извращениях Л.С. Выготского». Там было, в частности, сказано: «Критика педологических извращений Л.С. Выготского остается актуальной, потому что некоторые из его учеников (Леонтьев, Лурия, Шиф и др.) еще не разоружились». Нет необходимости говорить, что это означало в 1937 году. Интересно, что последние десятилетия своей жизни (в 60-80-е годы) Руднева работала профессором на кафедре педагогической психологии факультета психологии МГУ, возглавляемого Леонтьевым, при этом практически никто из психологов более младших поколений не знал о существовании этой книжки! Вообще Алексей Николаевич не то что не помнил зла, но не давал личной неприязни и чувству мести сказываться на деловых и научных отношениях. С тем же оратором из воспоминаний 1936 года он немало общался в послевоенные годы, даже встречался с ним на даче.
В это время директором Института психологии вновь стал Корнилов, который взял Алексея Николаевича на работу. Конечно, ни о каких методологических вопросах речи не могло быть. А.Н. Леонтьев занимался темами сугубо конкретными: восприятием рисунка (продолжение исследований Харьковской школы) и фоточувствительностью кожи. Хотя Алексей Николаевич и остался в институте, он постарался исчезнуть из поля зрения властей. Получив приглашение преподавать в Ленинградском педагогическом институте имени Крупской, он, как это делал в аналогичной ситуации в начале 30-х годов Выготский, стал ездить туда на десять дней каждый месяц, возвращаясь потом обратно в Москву. Таким образом он не был на виду.
«Одно из важнейших направлений работы Алексея Николаевича в конце 30-х годов, прежде всего и отразившееся в его диссертации - это генезис чувствительности и периодизация психического развития животных».
Докторская диссертация А.Н. Леонтьева на тему «Развитие психики» представляла собой грандиозный проект. Было написано два объемистых тома. Третий том, посвященный онтогенезу психики, был написан частями, материалы к нему частично сохранились. Но Б.М. Теплов убедил Алексея Николаевича, что для защиты достаточно и того, что есть. В 1940 году диссертация в двух томах была защищена. Первый ее том составляло теоретическое и экспериментальное исследование возникновения чувствительности, которое практически без изменений вошло во все издания книги «Проблемы развития психики». Самое интересное, что, это было парапсихологическое исследование, посвященное обучению воспринимать свет руками, то есть помимо органов чувств! Конечно, Алексей Николаевич подавал это исследование иначе, наводя «материалистический лоск» и говоря о перерождении определенных клеток в эпидермисе ладоней, но это квазифизиологическое истолкование четко доказанных им фактов развития способности воспринимать световые сигналы пальцами ничуть не более убедительно, чем допущение экстрасенсорной природы этого восприятия. Второй том был посвящен развитию психики в животном мире. В «Проблемы развития психики» вошли сравнительно небольшие фрагменты этой части диссертации, а наиболее интересные фрагменты, оставшиеся за рамками хрестоматийных текстов, были опубликованы посмертно в сборнике научного наследия (Леонтьев А.Н., 1994).
На лекции, начало 60-х годов
Через много лет Алексей Николаевич в соавторстве с Б.Ф. Ломовым, В.П. Зинченко и А.Р. Лурия опубликовал статью «Парапсихология: фикция или реальность?» (Леонтьев А.Н., 1973), тут же переведенную на английский, немецкий, французский, итальянский, словацкий и японский языки. На поставленный в заголовке статьи вопрос давался достаточно уклончивый ответ: так сказать, черт его знает, реальность это или нет! Пока что у нас нет оснований для окончательного суждения...
Еще одна работа, которая относится примерно к этому же периоду (19381942 годы) - это его «Методологические тетради», заметки «для себя», которые в довольно полном виде также вошли в книгу «Философия психологии». Они обо всем на свете. Самое интересное, что очень многие вещи, которые в них прописаны на уровне идей или тезисов, причем довольно подробно, были впервые обнародованы спустя 20-30 лет, если обнародованы вообще. Например, первая публикация Алексея Николаевича по проблемам личности относится к 1968 году. В законченном виде его взгляды на личность, составили последнюю главу книги «Деятельность. Сознание. Личность», опубликованы в 1974 и 1975 годах. Но практически все, что вошло в эту главу, было развернуто, прописано и обосновано в «Методологических тетрадях» около 1940 года, то есть практически одновременно с выходом первых западных обобщающих монографий по проблеме личности К. Левина (1935), Г. Олпорта (1937), Г. Мюррея (1938). У нас, однако, проблему личности в этом ключе - через понятие смысла - поднимать было невозможно. Понятие «личность» встречается в книгах ряда психологов - Рубинштейна, Ананьева и других с конца 40-х годов в единственном значении: как обозначающее социально-типичное в человеке («совокупность общественных отношений»), в отличие от характера, выражающего индивидуально-своеобразное.
Если немного по-другому взглянуть на эту формулу, учитывая социальный контекст, обнажается идеологическая подоплека ее понимания: индивидуально-своеобразное в человеке допустимо только на уровне характера, на уровне же личности все советские люди обязаны быть социально-типичными. Именно поэтому всерьез говорить о личности тогда было невозможно, и именно поэтому теория личности Алексея Николаевича «выдерживалась» тридцать лет.
«В начале июля 1941 года, как и многие другие московские ученые, А.Н. Леонтьев вступает в ряды народного ополчения. Однако уже в сентябре Генеральный штаб отзывает его... для выполнения специальных оборонных заданий».
Вместе с другими тремя психологами - Б.М. Тепловым, К.Х. Кекчеевым и А.И. Богословским - А.Н. Леонтьев попал в одну из ополченческих дивизий, которая стояла на дальних подступах к Москве. Вместе с Кекчеевым и Тепловым он был прикомандирован к штабу, а Богословский находился где-то на передовой. В один прекрасный вечер на «виллисе» приехал фельдъегерь из Генерального штаба с предписанием немедленно откомандировать всех четырех психологов в Генштаб для выполнения секретных работ по ночному видению и т.п. Троих из них, которые были при штабе, немедленно посадили в «виллис» и увезли, а Богословского решили отправить утром. Ночью немецкая танковая армия прорвала оборону, и ополченческая дивизия была буквально «стерта» с лица земли. Богословский остался жив. Он попал в плен, всю войну промыкался по немецким лагерям, а после войны, естественно, по советским, и только где-то в начале пятидесятых годов опять «всплыл» как психолог, но его карьера была, понятно, уже сломана. Остальных трех психологов, в том числе Алексея Николаевича, отделяло от судьбы Богословского буквально несколько часов.
В самом конце 1941 года происходила эвакуация университета, включая Институт психологии, в Ашхабад, где Алексей Николаевич продолжал заниматься закрытыми темами. Когда выяснилось, что москвичи жить в Ашхабаде не могут, потому что там они начинают болеть всеми мыслимыми болезнями, весь университет решением правительства перебазировали в Свердловск. Под Свердловском, в Кисегаче и Кауровке, были организованы два экспериментальных госпиталя. Первый возглавил Лурия, а второй - Алексей Николаевич в качестве научного руководителя. Там работали А.В. Запорожец, П.Я. Гальперин, С.Я. Рубинштейн и другие. Это был реабилитационный госпиталь, который занимался восстановлением движений после ранения. На этом материале была блестяще продемонстрирована не только практическая значимость теории деятельности, но и абсолютная адекватность и плодотворность физиологической теории Н.А. Бернштейна, который через несколько лет, в конце 40-х годов, был вообще отлучен от науки. Неизвестно, как бы сложилась его судьба, если бы Алексей Николаевич не взял его к себе сотрудником на отделение психологии. Практическим результатом работы экспериментальных госпиталей было то, что время возвращения раненых в строй сокращалось в несколько раз за счет использования техник, разработанных на базе деятельностного подхода и теории Бернштейна.
«В 1948 г. А.Н. Леонтьев стал членом Коммунистической партии... При создании АПН РСФСР Алексей Николаевич стал ее членом-корреспондентом, а затем действительным членом. В описываемый период, в начале 50-х годов, он был академиком-секретарем, потом - вице-президентом Академии».
Что такое сороковые годы в науке, известно. Чем они были для А.Н. Леонтьева, мало кому известно. После войны Алексей Николаевич, уже доктор наук и заведующий лабораторий в Институте психологии, опубликовал на основе своей диссертации небольшую книжку «Очерк развития психики». Сразу же, в 1948 году, на нее вышла разгромная рецензия, и осенью этого года была организована «дискуссия». В ней выступили многие ныне широко известные психологи, обвиняя автора книги в идеализме. Но соратники Леонтьева, да и вообще многие порядочные люди, встали на его защиту, и дискуссия для него последствий не имела. Более того - его приняли в партию. Едва ли мотивы его вступления были чисто карьерными - скорее, это был акт самосохранения. Но факт остается фактом. Нельзя забывать и того, что Алексей Николаевич, как и его учитель Выготский, был убежденным марксистом. Хотя и отнюдь не ортодоксальным - его особенно привлекали ранние работы Маркса, в частности «Экономическо-философские рукописи 1844 года». Членство в партии, конечно, способствовало тому, что с начала 50-х годов Леонтьев становится академиком-секретарем отделения психологии АПН, затем академиком-секретарем всей Академии, затем ее вице-президентом, а значит, входит в «номенклатуру».
В те годы старший из авторов был уже старшеклассником и студентом, но он не помнит никаких особых привилегий, которыми пользовался Алексей Николаевич, если не считать возможности заказывать дефицитные книги в специальной книжной экспедиции на Беговой...
В 1949 г. он в очередной раз удостоился критики в прессе. Под статьей в официозном издании «Культура и жизнь» стояла скромная подпись: Ю. Жданов. Это был сын недоброй памяти А.А. Жданова, муж (или к тому времени уже бывший муж) Светланы Аллилуевой, а главное, заведующий Отделом науки ЦК. Леонтьев был обвинен в субъективном идеализме в одной компании со знаменитым физиологом Иваном Соломоновичем Бериташвили. Никакой реакции от А.Н. Леонтьева не последовало.
На летней психологической школе. Рядом В.В. Столин и Э. Джафаров
Однажды в Академии общественных наук Леонтьев встретил Жданова. И тот сказал: «Алексей Николаевич, пора бы покаяться в Ваших методологических ошибках». Алексей Николаевич ответил: «Простите, Юрий Андреевич, не вижу, зачем мне каяться. Если я буду каяться, значит, я действительно идеалист. Если я напишу, что с критикой не согласен - все равно будет плохо. Если ни то, ни другое - появится статья, что я недостаточно самокритичен. Так лучше уж я не буду каяться». «Ну, приходите ко мне, поговорим». Приходит Алексей Николаевич в кабинет Ю.А. Жданова, тот его продолжает убеждать признать свои ошибки. Алексей Николаевич упирается. Жданов говорит ему: «Берите пример с меня, я тоже совершил некоторые ошибки (как известно, он печатно разругал Лысенко, после чего вынужден был в этой своей ошибке каяться), покаялся, и все в порядке». Алексей Николаевич ответил: простите, а Вы не думали, может быть на самом деле эта Ваша ошибка ошибкой и не была? Может быть, Вам потом опять придется каяться в том, что Вы каялись в этой ошибке?».
Последовал взрыв эмоций, и Леонтьев ни живой, ни мертвый отправился домой, как говорится, сушить сухари. Однако никаких оргвыводов не последовало, он на этот раз даже не был уволен. Автор хорошо помнит, как в эти страшные недели родители мягко старались подготовить его к тому, что его могут допрашивать на Лубянке, и просили не упоминать некоторых имен и тем разговоров. Пронесло. Момент был достаточно опасный, но Алексей Николаевич так и не покаялся.
К этому же, 1949 году относится знаменитая история с С.Л. Рубинштейном, которую мы поднимали в «Психологическом журнале» (1984, № 4). Некоторые журнальные публикации, посвященные истории увольнения из МГУ С.Л. Рубинштейна, создавали следующую ложную модель: руками П.Я. Гальперина А.Н. Леонтьев, используя кампанию против космополитов, «спихнул» Рубинштейна с поста заведующего кафедрой, чтобы занять его место. Не будем тратить время на разбор всех «натяжек», с помощью которых создавалась эта версия, поскольку совсем недавно были обнаружены новые документы, из которых явствует, что решение об увольнении Рубинштейна было «спущено» в партбюро из вышестоящих партийных инстанций, и участники обсуждения лишь выполняли это решение, не имея права ни обсуждать его, ни даже заикнуться о его существовании.
В это время психология в СССР чуть-чуть не разделила судьбу генетики и кибернетики. После знаменитой «павловской» сессии трех академий - АН, АПН и АМН, - в результате которой от науки были отлучены и потеряли работу не только «инакомыслящие» вроде Н.А. Бернштейна, но и не вполне ортодоксальные ученики самого Павлова, например Леон Абгарович Орбели, в «инстанциях» всерьез обсуждался проект «закрытия» психологии как науки и замены ее павловской физиологией. И кто знает, что могло бы произойти, если бы не самоотверженная борьба «номенклатурщика» Леонтьева за спасение психологической науки. Ее так и не решились «закрыть».
«Новый взлет творчества А.Н. Леонтьева начинается в середине 50-х годов»
В 1955 году начинает выходить журнал «Вопросы психологии». В эти годы Леонтьев много публикуется, а в 1959-м выходят первым изданием «Проблемы развития психики». Если судить по количеству публикаций, конец 50 - начало 60-х - самый продуктивный для Алексея Николаевича период. Тогда же открывается новая проблематика - когнитивная. Сейчас мы имеем инженерную психологию, возрожденную психотехнику, которая была разгромлена в 1938 году и восстановлена, благодаря организационным усилиям Алексея Николаевича, социальную психологию, космическую психологию - все это во многом его заслуга. В конце 50-х годов к нему пришли люди, которые (как он рассказывал много лет спустя) задали ему два вопроса как психологу: «Сможет ли человек приспособиться к физическим условиям космического пространства?» и «Не будет ли во время нахождения человека в космосе опасных нарушений восприятия окружающего мира?». На оба он ответил утвердительно: «сможет», «не будет». И оказался прав. Конечно, много неизвестного, много нового, но человек - машина весьма адаптивная. Мы с ним как-то говорили о том, что человек сам создал кинематограф и сам создал механизмы его восприятия! Он воспринимает то, чего никогда не было в окружающей его действительности. Но ведь он приспособился, как будто с глубокой древности смотрел кино.
С 1954 года началось восстановление международных связей советских психологов. Впервые после длительного перерыва в очередном Международном психологическом конгрессе в Монреале приняла участие довольно представительная делегация советских психологов. В нее входили Леонтьев, Теплов, Запорожец, Асратян, Соколов и Костюк. Начиная с этого времени, Леонтьев много сил и времени уделяет международным связям. Наиболее тесные контакты были у него с Францией и вообще с франкоязычными психологами. Есть несколько причин этому. Во-первых, у него была общность проблематики и близость подхода с целым рядом крупных французских и франкоязычных психологов, в том числе Ж. Пиаже, А. Пьероном, А. Валлоном, Р. Заззо, Ж. Нюттеном. Во-вторых, он в совершенстве владел французским. А.Н. Леонтьев долгое время был одним из сопрезидентов общества «СССР-Франция», членом исполкома ассоциации Международного союза научной психологии, естественно, принадлежал к категории «выездных» людей и в 60-е годы часто принимал участие в различных международных конференциях. Кульминацией этой деятельности явился организованный им в 1966 году Международный психологический конгресс в Москве, президентом которого он был.
Алексей Николаевич объехал всю Европу, бывал в США и Канаде. Сохранились многочисленные толстенные альбомы, в которые он вклеивал фотографии, открытки и т.д., сопровождая их развернутым комментарием - своего рода иллюстрированные дневники его зарубежных поездок. Хотя, конечно, в этих дневниках фиксировалось далеко не все, что он рассказывал. Например, там почти не говорится о почти детективных историях, сопровождавших пребывание советской делегации в Монреале в 1954 году.
В окружении студентов
«С 1966 года и до последнего дня своей жизни А.Н. Леонтьев был бессменным деканом и заведующим кафедрой общей психологии. В сущности, факультет создан им, и... нельзя не признать, что именно Алексей Николаевич определил его научное «лицо»
Середина 60-х - это перелом в социальном положении психологов вообще. Во-первых, ВАК вводит квалификацию «Психолог», ученые степени по психологическим наукам. В архиве А.Н. Леонтьева хранится автореферат одной защищенной в начале 60-х годов диссертации на соискание степени кандидата педагогических наук (по психологии), посвященной некоторым особенностям поведения медоносной пчелы. Этот автореферат входил в число аргументов, с помощью которых он «пробивал» психологическую специализацию. К тому же периоду относится создание первых факультетов психологии в Московском и Ленинградском университетах и «размораживание» некоторых ранее запрещенных областей психологии, таких как психология личности, психодиагностика и уже упомянутая социальная психология. Эти положительные перемены продолжали развиваться и в последующие десятилетия.
А.Н. Леонтьев занимал весьма серьезные посты, и, казалось бы, при взгляде со стороны есть все основания говорить о нем как о чиновнике советской системы, работнике идеологического фронта, создающем идеологические основы психологии. Действительно, у него в статьях, докладах и разных текстах есть много и дежурных ссылок, и цитат, все, что полагается. Но могло ли быть иначе?!
Вот одна легенда из жизни декана факультета психологии. Август месяц, очередной прием на факультет психологии МГУ. Конкурс, как всегда, большой. Экзамены сданы, баллы подсчитаны, хотя приказа о зачислении еще нет. На прием к декану приходит генерал - серьезный, высокий чин. «Чем могу быть полезен?» - спрашивает его декан. Выясняется, что дочка генерала поступала на факультет, но вроде бы не совсем поступила. Декан вызывает секретаршу со списками; выясняется, что дочь генерала недобрала до проходного всего полбалла и вместе с пятью другими студентами, набравшими столько же, осталась за чертой. «Что можно сделать, чтобы ее все-таки зачислить на факультет?», - спрашивает генерал. «Понимаете, - говорит ему декан, - здесь шесть человек, в том числе Ваша дочь, в одинаковом положении. Если я своим приказом - а такие полномочия в принципе у меня есть - включу ее в списки зачисленных, исключив кого-то другого, то остальные пятеро, и тем более невинно пострадавший, будут иметь все основания обвинять меня в том, что я оказал ей определенные привилегии из-за того, что она дочь генерала. На меня начнут писать жалобы, да и Вашей дочери тоже будет весьма неуютно. Я ограничен в моих действиях планом приема, который мне спускают сверху, и не вправе принять ни одного человека сверх этой цифры. Вот если бы план приема был увеличен на шесть мест, тогда бы мы спокойно зачислили всех шестерых, и никаких проблем бы больше не возникало». «Так в чем же дело!», - восклицает генерал. На следующее утро приходит приказ из ректората об увеличении плана приема на шесть мест.
Многие люди, работавшие с Алексеем Николаевичем, говорят о том, что он был в определенном смысле выдающимся администратором: в плане умения играть в «административные игры», хотя это отнимало у него массу времени и сил, снижая его научную продуктивность, особенно в последние два десятилетия. Но нельзя сказать, что это было для него совсем уж тяжкой обузой, потому что он и в этом находил определенное удовольствие. Он играл в эти игры с увлечением и часто выигрывал, в том числе у тех, кто находился на гораздо более высоких этажах социальной иерархии. Он был идеологическим знаменем факультета, да и, пожалуй, всей советской психологии. Но, самое интересное, что кроме него, практически ни у одного сотрудника факультета в работах дежурных идеологических ссылок практически нет. Он полностью брал на себя урегулирование отношений с властью, идеологией и т.п., а весь факультет спокойно работал. Идеолог, у которого никто идеологию не блюдет! Он выполнял роль своеобразного барьера между идеологией и наукой, волнолома, за которым гавань всегда оставалась тихой. Более того, можно сказать, что граница между идеологией и наукой проходила через него. Ему это, конечно, мешало, но если считать продуктивность не только по числу публикаций, но учитывать и организационные инновации, работу учеников, одно другого стоит. Он говорил: «С порядочными, умными и талантливыми людьми любой дурак работать сможет, а вы работайте с теми, какие есть», - и брал на себя эту неблагодарную работу.
Алексей Николаевич никогда не занимался передачей и воплощением начальственных указаний. Зато он постоянно «теребил» начальство, добиваясь принятия компетентных и полезных для психологии решений. И его авторитет у власти был настолько высок, что ему удавалось практически все, чего он старался добиться. Его упрекали (задним числом, разумеется) в авторитарности, волюнтаризме, чуть ли не в сталинизме, обзывали «Лысенко в психологии». Но он не принимал ни одного ответственного решения, не посоветовавшись предварительно с окружавшими его товарищами. Начиная с совместной работы с Выготским, практически все эти решения принимались совместно. Мы уже упоминали, что среди людей, с которыми он работал, были и его - в прошлом - злейшие враги, но он не позволял себе делать какого-либо различия между ними и своими друзьями, и учениками, если речь шла о работе, о науке. Он мог быть и был жестким и непримиримым, когда ситуация того требовала. Но чаще он был мягким, внимательным и человечным. Он не делал различий в общении между академиком и студентом, секретарем ЦК и факультетской буфетчицей. Он всегда здоровался первым. На домашнем банкете, который он устроил в честь своего пятидесятилетия, рядом с докторами и профессорами сидели студенты: Зинченко, Давыдов, Гиппенрейтер, кажется, Овчинникова. А с Лысенко, агрессивным невеждой, плодившим вокруг себя себе подобных, физически уничтожавшим своих противников, державшимся только связями с ЦК, его странно даже упоминать рядом. Они были, по существу, антиподами.
А.Н. Леонтьев по-настоящему любил студентов и чувствовал себя в студенческой среде, как рыба в воде. Сохранились фотографии, где он снят в Летней психологической школе - палаточном городке на Черноморском побережье, куда он специально поехал на несколько дней, чтобы наговориться всласть со студентами о психологии. Полуголый декан смотрится на общем фоне совершенно естественно. Анекдоты о нем, ходившие по факультету, были добродушно-ироничными. Они интересны проскальзывающим в них - при явной симпатии к декану - чувством отчужденности, какой-то отстраненности Леонтьева от «нормальной» жизни и «нормального» быта. Эта отстраненность у него была на самом деле, хотя никак не скажешь, что он был «не от мира сего». Иногда возникало ощущение, что Алексей Николаевич не живет в нашей советской действительности с ее очередями, партсобраниями, ЖЕКами и ВАКами, а сознательно играет в эту жизнь по добровольно принятым им на себя правилам, оставаясь, на самом деле, вне этой действительности. Один из старых профессоров МГУ, знавший Алексея Николаевича недавно обронил в разговоре с одним из нас: «Мало я знал людей, которые были так внутренне свободны, как Алексей Николаевич!».
Он и в семье был немножко отчужденным. Но был последней инстанцией - к нему обращались, когда все другие способы воздействия или пути принятия решения были исчерпаны. Нам он прививал, во-первых, порядочность во всем, уважение к себе как к человеку, и, во-вторых, отношение к труду. Если у него появляется срочная работа, он садится и сидит весь вечер, всю ночь, не вставая, потом поспит пару часов и утром опять садится, весь день работает и где-то вечером на второй день он завершает эту работу. Ответственность - в эпоху всеобщего ухода от ответственности. Он никогда ничего ни на кого не перекладывал. Он все решал сам. Ему был присущ абсолютный, стопроцентный самоконтроль, который проявлялся во всем - и в деловых отношениях, и в семье. Его никогда не видели более, чем на одну секунду вышедшим из себя. Такого просто не было.
Видимо, он был крайне ранимым и глубоко эмоциональным. Такие люди наращивают на себе «корку» холодной рассудочности и сознательной регуляции, но под этой коркой все же чувствуется другое... Моторика у него была плавная. Он был не резким, скорее - чуть-чуть замедленным, в нем ощущался все время внутренний план, какая-то отстраненность от происходящего, та «пауза», про которую говорили независимо друг от друга гениальный русскоязычный философ Мераб Мамардашвили и выдающийся американский психолог-экзистенциалист Ролло Мэй - пауза в потоке событий и действий, в которую осуществляется сознание, понимание, осмысление, решение; пауза между стимулом и реакцией, которая делает человека свободным.
Он был интровертом, по контрасту со своим близким другом Лурия. И была в его внешности и поведении какая-то особая артистичность, привлекавшая к нему сердца студенток. Особенно хороши у него были руки - с тонкими, длинными, аристократичными пальцами, про которые вспоминали все, кому довелось с ним общаться или слушать его выступления.
Алексей Николаевич прожил длинную и очень насыщенную жизнь, но, вероятно, не реализовался до конца. И поэтому в конце жизни не чувствовал себя счастливым и часто уходил в работу. Друзей у него было мало, главным образом - товарищи по работе, которых он знал и любил с молодых лет, вроде Александра Владимировича Запорожца или Даниила Борисовича Эльконина.
Он сломался как-то молниеносно, постарел за 2-3 месяца, последний - семьдесят шестой - год жизни провел в больницах. И умер, как говорится, в одночасье, легкой смертью - от разрыва аорты. Хорошие люди его любили. Подлецы и приспособленцы - ненавидели. Но все без исключения - уважали.
Он был очень хорошим человеком.
Литература:
Леонтьев А.А. Творческий путь Алексея Николаевича Леонтьева // А.Н.Леонтьев и современная психология. Сборник статей памяти А.Н.Леонтьева. - М.: Изд-во Моск. ун-та.- 1983.- С. 6-39.Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения. т. 1. - М., 1983. - С. 65-75.
Леонтьев А.Н. Философия психологии: из научного наследия / под ред. А.А.Леонтьева, Д.А.Леонтьева. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.
Леонтьев А.Н. Парапсихология: фикция или реальность? (совместно с В.П. Зинченко, Б.Ф. Ломовым, А.Р. Лурия) // Вопросы философии. - 1973. - № 3.- С. 128-136.Для цитирования статьи:
Леонтьев А.А., Леонтьев Д.А. Алексей Николаевич Леонтьев: комментарии к биографии//Национальный психологический журнал-2013.- №1(9)-c.9–17
Leontiev А.А.,Leontiev D.A.(2013).Alexei Leontiev: comments on biography. National Psychological Journal,1(9), 9–17