Главная > Двери > Н г рубцов путешественник 19 века. Комиссаров Б. Н. Этнографические исследования академика Г. И. Лангсдорфа


Н г рубцов путешественник 19 века. Комиссаров Б. Н. Этнографические исследования академика Г. И. Лангсдорфа




В летописи географических открытий и исследований немало страниц, вписанных русскими экспедициями, работавшими в самых разных районах земного шара. Многие из них состоялись более полутора столетий назад, но их результаты до сих пор не только не потеряли своего значения, но и продолжают удивлять поистине титаническим масштабом проделанной работы, ее скрупулезностью, точностью и редкой широтой интересов. Между тем имена и деяния былых исследователей подчас преданы забвению и остаются неизвестными не только широкой публике, но и специалистам, пользующимся материалами канувших в Лету путешествий.

Именно такая судьба была уготована первой русской экспедиции в Бразилию, состоявшейся в 1821—1828 годах под началом академика Григория Ивановича Лангсдорфа, добившейся блестящих результатов. Ее участники преодолели по суше и воде более 15 000 км, впервые осуществив комплексное изучение Бразильского нагорья и речных систем Амазонии – верхней Параны, верхнего Парагвая и Тапажоса. Даже в наше время маршрут экспедиции выглядит весьма не простым, а 180 лет назад для горстки энтузиастов, очутившихся в краю дикой, почти нетронутой человеком природы, этот путь оказался полным лишений. На фоне мучительных каждодневных трудностей, которыми изобиловал их маршрут, колоссальное наследие, оставленное экспедицией, выглядит еще внушительнее. Исследователю и его сподвижникам удалось создать коллекции, ставшие ядром южно-американских собраний академических музеев России.

Георг Генрих Лангсдорф, известный в России как Григорий Иванович Лангсдорф, родился в 1774 году в немецком городке Вёлльштейн.

В 1793-м он поступил в Гёттингенский университет и в 1797-м получил степень доктора медицины. Гёттингенский университет переживал в ту пору период расцвета, и студенты получали великолепное образование. Среди профессоров Гёттингена особым почетом и уважением пользовалось имя Иоганна Фридриха Блуменбаха — всемирно известного антрополога, физиолога, основателя целой школы естествоиспытателей. Именно его яркие запоминающиеся лекции в значительной мере предопределили интересы Лангсдорфа.

В 1802 году он стал иностранным членом-корреспондентом Петербургской Академии наук.

В 1803—1805 годах Лангсдорф принял участие в первом русском кругосветном плавании. В составе этой экспедиции он оказался лишь благодаря собственной настойчивости. Когда известие о готовящемся плавании дошло до Гёттингена, экспедиция уже была полностью укомплектована, а корабли готовились выйти в море. Тем не менее ученый решил во что бы то ни стало присоединиться к экспедиции. Не теряя ни минуты, он отправляется в Копенгаген, где рассчитывал застать русские корабли, и предстал там перед И.Ф. Крузенштерном и Н.П. Резановым с настойчивой просьбой взять его в плавание. Дело осложнялось тем, что Лангсдорф не состоял на русской службе, а следовательно, жалованья ему не полагалось, кроме того, натуралистом экспедиции уже был назначен лейпцигский ботаник В.Г. Тилезиус.

Однако бескорыстие Лангсдорфа и его необыкновенная преданность науке произвели на обоих руководителей экспедиции неизгладимое впечатление. «Сильная страсть его к наукам, убедительная, без всяких требований просьба и, наконец, рекомендация нашей академии, которой он корреспондентом», явились, по мнению Резанова, достаточными основаниями для того, чтобы принять ученого натуралистом на «Надежду». «Ревность сего ученого» и его настойчивое желание «победить невозможности» отмечал и Крузенштерн. Так, уже в день своего приезда Лангсдорф стал участником экспедиции. «Радость и благодарность Лангсдорфа нелегко описать, — писал Крузенштерн. — Он заявил о своей готовности по возвращении возместить то золото, которое он потратит, из своих средств, если император ничего не сделает для него». А пока нового натуралиста «Надежды» согласились субсидировать Крузенштерн и Резанов.

Благодаря участию в этой экспедиции Лангсдорф сумел объездить полсвета — он побывал на Канарских и Маркизских островах, в Бразилии и Японии, на Камчатке и Аляске, в Калифорнии, а также проехал сухим путем от Охотска до Петербурга. По записям, сделанным исследователем, можно судить, сколь широк был круг вопросов, которыми он занимался во время путешествия. Зоологические, минералогические, ботанические наблюдения соседствуют с материалами по лингвистике и страноведению.

Приводятся уникальные для того времени сведения об атмосферном давлении, температуре и влажности воздуха, температуре и уровне солености океана. Впрочем, ничуть не меньше различных природных явлений его интересовали также уклад жизни местного населения, особенности одежды, питания, ремесел, земледелия, скотоводства, способов охоты, рыбной ловли, а также всевозможные сведения о судоходстве, торговле и промыслах. И везде ученый неутомимо пополнял собираемые им коллекции насекомых, растений, животных и рыб.

В дневниковых записях его товарищей по путешествию Лангсдорф предстает то как хирург, оперирующий больных, то как естествоиспытатель, практически лишивший себя сна, для того, чтобы в течение трех месяцев ежечасно записывать показания метеорологических приборов, то как погонщик собачьей упряжки, на которой он ездил по Камчатке, то как этнограф, тщательно зарисовывающий татуировки жителей Маркизских островов.

По возвращении в Петербург Лангсдорф, назначенный к тому времени адъюнктом Российской Академии наук, в течение нескольких лет обрабатывал собранные им во время экспедиции материалы, а также опубликовал несколько работ, в числе которых и ставший классическим труд под названием «Замечания о путешествии вокруг света в 1803—1807 гг.», принесший ученому не только мировую известность и всеобщее признание, но и звание академика Петербургской Академии наук.

Богатейшие энтомологические, герпетологические, ихтиологические, орнитологические сборы, множество чучел млекопитающих, более 1 000 живых растений, гербарий, насчитывающий почти 100 000 экземпляров (один из самых полных в мире по тропической флоре), образцы минералов, около 100 этнографических предметов, несколько сот рисунков, десятки карт и планов, более 2 000 листов рукописей — таков итог этого путешествия.

А в 1812 году Лангсдорф был назначен генеральным консулом России в Рио-де-Жанейро. Эта миссия предоставляла ему уникальные возможности, поскольку он намеревался совмещать свои консульские обязанности с научными исследованиями Бразилии, тогда еще только открывавшейся перед европейскими учеными. За весь период своего пребывания там он поддерживал постоянную связь с Петербургской Академией наук, сообщая различные сведения об этой стране, о населяющих ее племенах и высылая естественнонаучные коллекции. Помимо Петербургской Академии наук собрания Лангсдорфа получали также в дар музеи Гамбурга, Парижа и Лондона.

Поместье Лангсдорфа — Мандиока стало своеобразным культурным центром Рио-де-Жанейро. Двери этого дома были всегда открыты для представителей местной интеллигенции, деятелей искусства, европейских путешественников. Здесь ученый неоднократно принимал участников русских морских экспедиций – В.М. Головнина, Ф.Ф. Беллинсгаузена, Ал.П. Лазарева, Ф.Ф. Матюшкина. «Если мы когда-нибудь забудем ласку и приветливость их, — писал о семье генерального консула Ф.П. Литке, — то пусть забудут нас друзья наши; пусть нигде не найдем мы другого Лангсдорфа».

Получив отпуск для поездки в Европу, Лангсдорф в 1821 году прибыл в Петербург и во время аудиенции у императора Александра I изложил ему план организации большой русской экспедиции в Бразилию. Целью путешествия должны были стать «ученые открытия, географические, статистические и другие исследования, изучение неизвестных доселе в торговле продуктов, коллекций предметов из всех царств природы». На что и было получено высочайшее одобрение. Окрыленный этой поддержкой, Лангсдорф отбыл в Германию и осенью прибыл во Фридберг, где к нему присоединился один из участников будущей экспедиции, 18-летний Жан-Морис-Эдуард Менетрие. В Бремене, куда отправились Лангсдорф и Менетрие, их уже ждал другой член экспедиции — молодой художник Иоганн Мориц Ругендас. Наконец, в январе 1822-го зафрахтованное Лангсдорфом судно «Дорис» покинуло берега Германии, чтобы по прошествии двух месяцев доставить путешественников в Бразилию. Там их ждал еще один участник экспедиции — астроном Нестор Гаврилович Рубцов, недавно окончивший штурманское училище Балтийского флота и рекомендованный Лангсдорфу В.М. Головниным.

В сентябре 1822-го состоялась первая проба сил экспедиционеров — поход по малоизученной горной местности Серра-душ-Оргауш, располагавшейся неподалеку от Рио-де-Жанейро. Но из-за плохой погоды, а также в связи со служебными обязанностями Лангсдорфа путешественникам не раз пришлось возвращаться в столицу. И тем не менее три месяца, проведенные в полевых условиях, показали, что группа эта вполне работоспособна. Правда, у Лангсдорфа никак не складывались отношения с Ругендасом — молодой художник хоть и был весьма одаренным, но его невероятная строптивость и постоянное желание настоять на своем приводили к частым стычкам между ними.

В начале декабря 1822-го Лангсдорф и его коллеги вернулись в Мандиоку, где встретились с ботаником Людвигом Риделем. Он прибыл в Бразилию в январе 1821-го и в течение полутора лет изучал флору побережья провинции Баия, составив превосходный гербарий. Но, серьезно подорвав свое здоровье и к тому же находясь на грани нищеты, Ридель решился написать о своем положении Лангсдорфу. Тот не только помог Риделю деньгами, но и предложил ему войти в состав экспедиции. Ридель — опытный и преданный своему делу натуралист, был для Лангсдорфа просто находкой.

В мае следующего года экспедиция отправилась по новому маршруту — на север от Мандиоки, в Минас-Жераис. Двигаясь в так называемый Алмазный округ, исследователи совершали по пути радиальные экскурсии.

Во время этой поездки экспедиция обследовала окрестности города Барбасены, посетила прежде почти неизвестные и географически неопределенные районы Минас-Жераиса, прошла берегами рек Риу-дас-Мортес и Риу-дас-Помбас. Путешественникам удалось также побывать в селениях индейцев короадо, пури и коропо и собрать множество ценнейших материалов об их жизни. В начале августа исследователи достигли столицы провинции — города Оуру-Прету, где Лангсдорф начал собирать обширную коллекцию документов по истории экономики и этнографии Бразилии. Затем экспедиция направилась «по малопосещаемым и совсем неизвестным дорогам в район алмазов» и к началу ноября прибыла в местечко Барра-де-Жекитиба. Именно здесь произошла очередная стычка Лангсдорфа с Ругендасом, закончившаяся увольнением художника. Тот покинул экспедицию, не выполнив условий заключенного с ним договора, и увез с собой большую часть законченных рисунков.

«Из Барра-де-Жекитибы, — писал Лангсдорф в одном из своих донесений министру иностранных дел К.В. Нессельроде, — мы направились в малонаселенную, пустынную местность и внимательно осмотрели неизвестную бразильскому правительству и не исследованную в научном отношении часть Серра-да-Лаппа, где вынуждены были, несмотря на недостаток продовольствия, задержаться на 14 дней из-за наступивших дождей. 4 декабря, когда погода наладилась, мы со всеми своими коллекциями двинулись в путь из этой очень интересной горной страны, возвышающейся на 500 футов над уровнем моря, и 11-го достигли главного города Алмазного округа — Тежуку...». В феврале экспедиция возвратилась в Мандиоку с огромным багажом. В 29 ящиках были минералы, в 15 — гербарий, включавший 1 400 видов растений, остальные ящики были заполнены 23 шкурами различных млекопитающих и 398 — птиц, различными этнографическими предметами, в их числе были «одежды из атласа, вышитые золотом и цветным шелком хлопчатобумажные ткани, кружева». Все эти ящики были переправлены в Петербург. Так был закончен начально-подготовительный этап первой большой российской экспедиции по землям Бразилии. Но планы, намеченные Лангсдорфом, были гораздо более обширными, а потому после непродолжительного отдыха путешественники начали подготовку к самому большому и многотрудному ее этапу.

Дмитрий Иванов
Продолжение следует

Ещё в 1812 году академик Григорий Иванович Лангсдорф был назначен русским генеральным консулом в Бразилию и пробыл в этой должности до 1820 года. С того времени он начал изучение природы и населения Бразилии. Он исследовал провинцию Рио (1822 — 1823 года), провинцию Минас-Жераис (1824 год), а в 1825 году участвовал в большой экспедиции внутрь материка. Экспедиция высадилась в порту Сантус, откуда проникла внутрь страны к истокам реки Тиете, по которой в 1823 году спустилась в Парану.

По Паране экспедиция проехала в реку Пардо, а затем в Парагвай. По этой реке и её притоку путешественники поднялись до Куябы, чтобы затем пересечь и обойти плато Мату-Гросу. В Куябе они пробыли почти год, совершая экскурсии по окрестным местам. Отсюда ботаник Л. Ридель (1827 — 1828 годы) по рекам Гуапоре и Мадейре, а Лангсдорф и астроном Н. Рубцов по рекам Аринос и Тапажос спустились в Амазонку, а в 1829 году вернулись в Рио-де-Жанейро.

На пути экспедиции пришлось преодолевать многочисленные трудности . Г. И. Лангсдорф на реке Тапажос заболел очень острой формой малярии, что вскоре отразилось на нервной системе и привело к неизлечимому мозговому заболеванию. Серьёзно заболел и Н. Рубцов, который по возвращении в Россию вскоре умер. Спутник Риделя, молодой рисовальщик А. Тонэй, утонул в реке Гуапоре.

Экспедиция доставила ценные географические, этнографические, экономические и естественно-исторические материалы. В 1830 году Риделем были доставлены в Петербургский ботанический сад 84 ящика живых растений из Бразилии.

Вернувшийся из экспедиции больным, Г. И. Лангсдорф не смог обработать собранные им научные материалы, и хотя богатейшие экспонаты Лангсдорфа находились в русских столичных музеях, о самой экспедиции знали немногие.

Материалы, собранные экспедицией академика Лаигсдорфа, во многом и по нынешний день не утратили своей научной ценности. При разборке «малой ботанической коллекции», например, был обнаружен и описан ряд новых видов растений. Особую ценность теперь имеют этнографические материалы, так как они были собраны среди племён, в то время ещё почти неизвестных. К тому же, часть племён из изучавшихся экспедицией сейчас уже почти полностью истреблена завоевателями и колонизаторами, другая часть ассимилировалась с пришлым, новым населением Бразилии, потомками выходцев из Европы.

В 1831 году Л. Ридель вторично отправился в Бразилию и, работая в течение трёх лет в провинциях Рио, Минас-Жераис и Гояс, собрал богатейшие коллекции.

В 1869 году произвёл научные наблюдения в Южной Америке знаменитый русский путешественник Н. Н. Миклухо-Маклай (у берегов Патагонии, в Магеллановом проливе, в провинции Аконкагуа и др.).

Поездку в Америку совершил знаменитый русский климатолог и географ А. И. Воейков (1873 — 1874 годы), посетивший Соединённые Штаты, Канаду, Мексику, Юкатан и Южную Америку. В Южной Америке он поднимался по реке Амазонке до г. Санта-рена, был в Андах, на озере Титикака и др. Во время путешествия он сделал много географических, в частности климатологических наблюдений, использованных им в классическом труде «Климаты земного шара» (Спб, 1884 год).

В 1890 году Соединённые Штаты посетил А. Н. Краснов, использовавший наблюдения над прериями Северной Америки в своей докторской диссертации «Травяные степи северного полушария». А. Н. Краснов побывал также и на родине магнолии — в субтропических областях Северной Америки.

В конце 80-х годов позапрошлого столетия большое путешествие по Южной Америке совершил русский дипломат А. С. Ионин. Он почти кругом объехал Южную Америку морем с восточной и западной сторон, пересек материк вдоль долины Амазонки. Кроме того, он путешествовал по степям Аргентины, посетил Анды. Впечатления о своём путешествии Ионин изложил в обширном сочинении («По Южной Америке», 4 тома), а в журнале «Землеведение» за 1895 год опубликовал описание путешествия на пароходе по озеру Титикака. Яркие описания природы и быта населения Южной Америки, данные Иониным, вошли в географические хрестоматии.

Известный русский ботаник Н. М. Альбов в 1895 — 1896 годах изучал природу и флору Огненной Земли. Последние годы своей короткой жизни (1866 — 1897 годы) он возглавлял ботанический отдел музея в Ла-Плате. На Огненной Земле Альбову удалось открыть целый ряд неизвестных до него растений. Он дал также превосходные описания природы этих островов и распространил свои исследования на некоторые другие территории Южной Америки (Северная Аргентина и Парагвай, Патагония и др.).

В 1903 — 1904 годах по Аргентине и соседним странам путешествовал Н. А. Крюков, крупный русский специалист по сельскому хозяйству. Собранные разнообразные материалы он обработал и опубликовал в книге «Аргентина» (Спб, 1911 год). Круг вопросов, освещённых Крюковым, далеко выходит за рамки узко специальной работы по сельскому хозяйству.

В 1914 году для проведения этнографических, естественно-исторических и географических исследований в Южной Америке на средства Академии наук, Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, Петроградского университета и других учреждений была снаряжена экспедиция в составе 5 человек (И. Д. Стрельников, Г. Г. Манизер и др.), выехавшая из Петрограда в Буэнос-Айрес. Оттуда участники экспедиции отправились по реке Парагвай в глубь материка. Исследованиями экспедиции были охвачены обширные и разнообразные территории Южной Америки.

Путешественники жили в тропических лесах, среди индейцев различных племён, и собрали очень ценные этнографические и естественно-исторические материалы и коллекции, поступившие в музеи Академии наук, частично в Музей антропологии Московского университета .

В начале января 1829 г. в Пара прибыл Ридель. «Он заболел на Риу-Мадейре и выстрадал не меньше нас», - писал Флоранс.134 Ридель прошел по намеченному маршруту, а в сентябре 1828 г. предпринял плавание вверх по Риу-Негру.

12(24) января на зафрахтованном бразильском бриге «Дон Педру I» путешественники отплыли в Рио-де-Жанейро. Плавание продолжалось больше двух месяцев. Оно осложнилось плохой погодой и тем, что капитан брига едва не посадил его на мель вблизи побережья провинции Мараньян. «В продолжение вояжа морской воздух Григорию Ивановичу был полезен, - сообщал позднее Рубцов Нессельроде, - ж/ все, что случилось с ним прежде сего путешествия, [он] обстоятельно рассказал, но что касается с 3-го сентября 1825 г.135 до сего времени ничего не помнит. Случаясь иногда говорить об оном, всегда отвечал, [что] ничего не помнит... Не можно надеяться (как по старости его лет), чтобы мог быть в прежнем разуме».136 «Болезнь такова, - писал о состоянии Лангсдорфа Флоранс, - что не позволит когда бы то ни было в дальнейшем путешествовать с научной целью».137

14(26) марта 1829 г. участники экспедиции прибыли в Рио-де-Жанейро. Лангсдорфа ждали там его старший сын Карл, уже четвертый год слушавший курс математики в местной военной академии, и Вильгельмина с сы¬

новьями Георгом, Генрихом Эрнстом, Вильгельмом и Генрихом, родившимися в 1822, 1823, 1824 и 1827 гг. Манди- ока по просьбе Лангсдорфа была еще в 1827 г. продана государству за 18.3 млн рейсов (около 18.3 тыс. рублей).138 В письмах Кильхену из Куябы от 23 июня (5 июля) и 24 июля (5 августа) 1827 г. ученый благодарил его за содействие в продаже фазенды и сохранении в ней для него «квартиры».139 Однако в письме вице-консулу от 24 октября (5 ноября) того же года Лангсдорф просил снять для него усадьбу с жилым домом.140 Ко времени возвращения путешественника его семья, вероятно, жила в такой снятой близ Рио-де-Жанейро усадьбе.

10(22) апреля 1829 г. Лангсдорф отправил Нессельроде донесение, в котором сообщал, что из-за болезни не может представить отчет об экспедиции. Он просил дать разрешение Риделю и Флорансу продолжить путешествие для того, чтобы выполнить намеченные планы. Тут же приводились сведения о необходимых для этого суммах: 4 тыс. руб. единовременно для покупки вьючных животных, инструментов и т. п. и по 6 тыс. руб. ежегодно.141 6(18) мая Лангсдорф просил Нессельроде об отпуске для лечения в Европе.142 6 сентября Николай I удовлетворил просьбу ученого. Лангсдорф узнал об этом из депеши Нессельроде от 2 октября,143 где, в частности, сообщалось, что вопрос об экспедиции Риделя будет решен после его прибытия в Россию.

Как уже отмечалось, материалы экспедиции отсылались в Петербург с начала 20-х годов. Последние их партии привезли в 1829 г. Рубцов и в 1830 г. Ридель (первый доставил 32 ящика, второй -84). Некоторые рукописи путешественников переслал в Россию с дипломатической почтой первый русский посланник в Бразилии Ф. Ф. Борель (барон Паленца).

Коллекции, составленные Лангсдорфом и участниками его экспедиции, явились ядром южноамериканских собраний академических музеев России. Обширные энтомологические, герпетологические, ихтиологические,144 орнитологические 145 сборы, чучела млекопитающих, более тысячи живых растений, гербарий почти в 100 тыс. экз. (один из самых полных в мире гербариев тропической флоры), образцы минералов, около ста этнографических предметов, несколько сот рисунков, десятки карт и планов, более двух тысяч листов рукописей (дпевников, тру¬

дов, архивных документов, писем), содержащих сведении по географии, ботанике, зоологии, экономике, статистике, истории, этнографии, лингвистике и другим отраслям знаний,- таков был итог этого путешествия. Гербарные образцы Лангсдорфа и Риделя послужили для установления примерно 15% видов бразильской флоры. К. Мартиус, Дж. Радди и другие ботаники назвали в честь Лангсдорфа несколько родов и около 30 видов растений.146

Непреходящую ценность представляют материалы экспедиции по социально-экономической и этнической истории Бразилии, исторической, экономической и физической географии, статистике, языкам индейских племен и многие другие.147 Ведь племена, которые наблюдали Лангсдорф и его спутники, давно не существуют, изменились ландшафты, запечатленные на рисунках художников экспедиции. В коллекции, собранной ученым, широко представлены документы эпохи рабства в Бразилии; они стали особенно ценными после 1888 г., когда в этой стране был издан специальный декрет об уничтожении подобных материалов.

Обработать коллекции и дневники Лангсдорф, разумеется, не смог. Не сделали этого и другие участники экспедиции. Л. Ридель до 1836 г. состоял в Рио-де-Жанейро на русской службе, много путешествовал и коллекционировал для Петербургского ботанического сада. Он умер в Бразилии в 1861 г. Там же умер в 1879 г. и Э. Флоранс. Э. П. Менетрие и Н. Г. Рубцов, хотя и прожили долгие годы в Петербурге (первый умер там в 1861 г., второй - в 1874 г.), были далеки от того, чтобы заняться обработкой архива экспедиции, в которой принимали участие в молодости.

Весной 1830 г. Лангсдорф с семьей покинул Рио-де- Жанейро. В августе он был в Антверпене, где у Виль- гельмины родился пятый сын - Адольф, а в октябре - в Великом герцогстве Баденском, в небольшом курортном местечке близ Раштатта, откуда было отправлено последнее из его донесений Нессельроде.148 Затем Лангсдорф переехал в Лар, где в 1827 г. умер его отец и продолжал жить его сводный брат - виноторговец Вильгельм Генрих. Наконец семья Лангсдорфов окончательно обосновалась во Оренбурге.

Климат южной Германии довольно быстро восстановил физические силы Лангсдорфа, но его психическое

состояние не улучшалось. ~В апреле 1831 г. Лангсдорф обратился к непременному секретарю Петербургской Академии наук П. Н. Фуссу - сыну некогда покровительствовавшего ему Николая Ивановича Фусса - с просьбой предоставить отпуск до полного выздоровления. Однако приложенное к письму заключение фрейбургского врача доктора Бозена не оставляло никаких надежд на скорое излечение и на возможность приезда ученого в Россию. Бозен писал, что вследствие перенесенной тропической лихорадки Лангсдорф страдает расстройством памяти: пе помнит о том, что произошло в последние годы, хотя и сохранил отчетливые воспоминания о своих ранних путешествиях.149

В июне 1831 г. Лангсдорф был уволен из Академии наук, а несколько раньше, в феврале, - из ведомства иностранных дел.150 Он получил от правительства России пожизненную пенсию - 1000 рублей в год, а в 1837 г. Лангсдорф и члены его семьи были приняты в баденское подданство.

Шли годы, но для Лангсдорфа время как будто остановилось. «Уютный и дружелюбный, - писал о нем один из современников, - Лангсдорф тихо жил в кругу своей семьи... Восход солнца всегда заставал его за письменным столом, погруженным в работу, но это могло лишь доказать, что его воля и усердие пережили умственные силы... Только изредка в беседе с кем-нибудь из ученых ум его оживлялся, и в Ъти минуты можно было догадываться о том, каким он был в прежние годы».151

В конце жизни Лангсдорфа снова ждали испытания. Весной и летом 1849 г. Фрейбург стал ареной бурных революционных событий. Они непосредственно коснулись и семьи ученого: сыновья Лангсдорфа - Георг, Генрих и Адольф - оказались в числе активных участников ба- денско-пфальцского восстания. После его поражения Георгу и Генриху пришлось бежать в США. Девятнадцатилетнего Адольфа, присоединившегося к повстанцам вместе с полком, в котором он был лейтенантом, изгнали из армии. Лангсдорф тяжело переживал вынужденную разлуку с сыновьями. 17 (29) июня 1852 г. непродолжительная болезнь свела его в могилу.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В последние годы в связи с интенсивным развитием политических, экономических и культурных связей СССР со странами Латинской Америки и США изучение научного наследия академика Г. И. Лангсдорфа стало одной из важных задач советской американистики. Во многих архивах Советского Союза было проведено тщательное выявление материалов о жизни и деятельности Г. И. Лангсдорфа, получены документы из ряда зарубежных архивов, завершена расшифровка всех трудночитаемых рукописей ученого. Архив бразильской экспедиции 1821- 1829 гг. стал предметом детального исследования как источник по истории и этнографии Бразилии первой трети XIX в. Были изучены дневники путешественника, его неопубликованные труды, коллекция исторических документов, собранная им в Бразилии, история экспедиционного архива, историография экспедиции, архивные материалы Н. Г. Рубцова, Э. П. Менетрие, Л. Риделя, Э. Флоранса, А. Тонэя, М. Ругендаса. В 1973 г. было издано научное описание материалов экспедиции Лангсдорфа в Бразилию, хранящихся в архивах СССР.1 В этой книге приведены сведения почти о восьмистах рукописях, картах и рисунках. Была составлена библиография научных трудов Г. И. Лангсдорфа и дана их научная оценка. Проведенные исследования показали уникальную ценность материалов экспедиции Г. И. Лангсдорфа для изучения исторического прошлого бразильского народа. Большое значение имеют труды путешественника и для исследования географии, истории и этнографии Северной Америки, а также Азии и Океании.

У России был свой Колумб

Пролив Вилькицкого.

90 лет назад мир узнал о последнем географическом открытии.

Фото РИА Новости

90 лет назад мир узнал о по­следнем географиче­ском открытии. Сделал его русский полярник. 20 сентября 1916 г. российский МИД специальной нотой довел до сведения международного сообщества, что в результате гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана 1913-1915 гг., которой руково­дил капитан 2 ранга Борис Ан­дреевич Вилькицкий, открыт архипелаг, состоящий из четырех крупных островов и названный Землей Императора Ни­колая II. МИД заявил, что «имеет честь ноти­фицировать настоящим прави­тельствам союзных и дружест­венных держав включение этих земель в территорию Россий­ской империи». Собственно, само открытие было сделано еще в 1913 г., задержка с его объявлением объяснялась начавшейся мировой войной.

...«Таймыр» и «Вай­гач» упорно пробивались на север. 20 августа на горизонте открылась узкая полоска земли. Командир экспедиции капитан 2 ранга Борис Вилькицкий, взгля­нув на карту, присвистнул: в этом месте была сплошная го­лубизна. Мифическая Земля Санникова? Нет, ибо район, где промышленник Яков Санников в 1811-м и полярник барон Эду­ард Толль в 1885 г. видели зага­дочную сушу, миновали давно. Выходит - открытие? Положив на карту ранее неизвестный остров, названный именем на­следника цесаревича Алексея - да и как иначе, ведь шел 1913 год, год 300-летия дома Рома­новых, двинулись дальше на север. Утром 22 ав­густа прямо по курсу открылись контуры высокого берега. И вновь на карте в этом месте - водная пустыня.

Высадились на берег, и командир «Вайгача» П. А. Но­вопашенный определил коор­динаты: 80 градусов 04 минуты северной широты и 97 градусов 12 минут восточной долготы. На флагштоке взвился и под дружное «ура» бешено захлопал на ветру на­циональный флаг. Вилькицкий зачитал приказ об открытии новых земель и присоединении их к россий­ским владениям. Архипелаг единодушно решили на­звать именем императора Ни­колая II.

Таков был главный результат гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана 1913-1915 гг., которой руково­дил капитан 2 ранга Борис Ан­дреевич Вилькицкий. Резуль­тат без преувеличения уникаль­ный: было совершено крупней­шее в XX веке и, вероятно, по­следнее на планете географиче­ское открытие такого мас­штаба. Не случайно при встрече первопроходцев в Архангельске Вилькицкого назвали русским Колумбом.

Путь к звездному часу своей жизни проходил у Бориса Андреевича через походы и бои. Родился он в 1885 г. в семье потомственного дворянина профессиональ­ного военного Андрея Ипполитовича Вилькицкого, генерал-лейтенанта корпуса ги­дрографов, начальника Глав­ного гидрографического управ­ления. Окончив Морской кор­пус и Морскую академию, Вилькицкий-младший плавал на Балтике и в Тихом океане. Правда, боевое крещение в войне с Японией получил на суше: в ноябре 1904 г. под Порт-Артуром был ранен, как многие другие защитники крепости попал в плен. Его мужество было оценено по достоинству: по возвращении из плена Борис получил ордена св. Ста­нислава, св. Владимира с ме­чами и бантом и св. Анны 4-й ст. на кортик.

Обретя свободу, он вернулся на Балтику, много плавал штурма­ном. Мечтал об Арктике, но смог реализовать мечту лишь после смерти отца, столько сил вложившего в организацию гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана.

26 июня 1913 г. Владивосток провожал экспедицию, пытавшуюся впервые пройти Северным морским путем в Европу. Ко­мандиром одного из двух судов - «Таймыра» шел капитан 2 ранга Вилькицкий. Менее чем через месяц в связи с тяжелой болезнью начальника экспеди­ции генерал-майора И.С. Сер­геева ему по приказу морского ми­нистра пришлось встать во главе похода. Что было дальше, читатель уже знает.

Архипелаг, состоящий из четырех крупных островов, оказался по площади почти в 38 тыс. кв. км - чуть меньше Дании. Поразительно, как долго такая махина могла скрываться от взоров первопроходцев. Блестящие результаты гидрографической экспедиции были оценены по достоинству. Все ее участники получили па­мятные нагрудные знаки, мно­гих удостоили орденов. Сам Вилькицкий был пожалован ак­сельбантом флигель-адъ­ютанта Его Императорского Величества, Русское географиче­ское общество удостоило полярника своей высшей награды - Константиновской медали.

После Октября 1917 года отречение от старого мира, как известно, при­обрело масштабы националь­ного бедствия. Если уж с «корабля совре­менности» сбрасывался Пуш­кин, то что говорить о деятелях русской культуры и науки масштабом поменее? Пе­чальной оказалась и судьба от­крытия Бориса Вилькицкого. «В 1918 г. в Советской России была опуб­ликована карта Северного Ле­довитого океана, на которой от­крытый всего пять лет назад ар­хипелаг не был указан вовсе, - рассказывает сотрудник Государственного центрального музея современной истории России Виктор Рыков, специально предпринявший длительный и трудоемкий поиск в картографическом фонде Рос­сийской государственной биб­лиотеки. - Правда, когда в 1924 г. Соединенные Штаты Америки попытались поднять в этом районе свой флаг, советское правительство в меморандуме, подписанном наркомом ино­странных дел Чичериным, напомнило о своих правах на земли, открытые Вилькицким. Причем они были названы именно так, как это было нотифицировано царским правительством в 1916 г., то есть Землей Императора Ни­колая II».

Однако топонимические казусы на этом не закончились. Хотя в конце 20-х годов архипелаг все же поя­вился на советских картах, он стал носить иные названия - сначала Северная Земля, потом Тай­мырский. И только после экспе­диции Г.А. Ушакова и Н.Н. Урванцева в 1930-1932 гг. окончательно приоб­рел современное название - Северная Земля. И тем не менее на карте, выпущенной в 1935 г. Ги­дрографическим управлением Главсевморпути, архипелаг вновь не был назван вовсе!

На протяжении многих десятилетий официаль­ная пропаганда провокационно противопоставляла советского ученого Георгия Ушакова предшествующим исследова­телям, приписывая ему «откры­тие огромной полярной страны», зато деятельность рус­ского Колумба замалчивалась. И не в последнюю очередь из-за того, что многие участники экспедиции 1913-1915 гг., в том числе и сам Вилькицкий, оказались после революции в эмиграции. Судьбу своих научных идей, от­крытий разделили и люди.

Потянуло привычно напи­сать: мол, как же расточи­тельны мы к своему националь­ному достоянию. Сколько мог бы сделать для нашей страны Вилькицкий, оставшись на Родине, ведь судьба отмерила ему немалый жизненный срок - он умер в Бельгии в 1961 г. Но что-то остановило разбег руки. А мог ли он остаться, мог ли с его офицерским по­нятием чести сотрудничать с режимом, беспардонно замол­чавшим его открытие? Очень и очень сомнительно. Будь иначе, разве появились бы из-под его пера такие строки: «Ка­ким великим соблазном для советских граждан, для моло­дых ученых в особенности, должна являться возможность уйти подальше от Москвы, от произвола партийных деспо­тов, от «уклонов» и «переги­бов», от морального и физиче­ского прозябания, уйти хотя бы в царство льдов и полярной ночи...»

С нансеновским паспортом бе­женца Борис Андреевич оказа­лся в Бельгийском Конго, ра­ботал гидрографом. Семья распалась: жена и сын Андрей осели в Германии. В 1929 г. Вилькицкий перебрался в Бельгию, трудился - и это обладатель высшей награды Русского географического общества! - на фабрике канце­лярских товаров. На дело, ставшее основным на всю жизнь - приведение в порядок материалов давней экспедиции - оставались вечера да редкие выходные.

Размышляя о проблемах изучения и освоения Севера, Вилькицкий зани­мал достойную позицию уче­ного и гражданина, хорошо видимую, например, в статье, опубликованной в парижской газете «Возрождение» к 20-летию его полярной экспедиции. Да, он не приемлет советскую власть, осуждает ее за расточительную трату ресурсов и страсть к «шумливым рекордам». Но не может не «радоваться такому неожиданному оживлению в изучении наших полярных вод», тому, что «Советская Россия размахом своего участия в плане международных исследований оставила далеко позади любую другую державу».

Родственники похоронили Вилькицкого в Брюсселе. И лишь спустя 35 лет хлопотами потомков Бориса Андреевича прах выдаю­щегося русского полярника навечно лег в родную землю на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга рядом с останками отца и брата.

Но для увековечения памяти о нем, думается, не сделано главное - на географические карты не вернулись исконные названия, данные Вилькицким тем объектам, которые были открыты в ходе его знаменитой экспедиции. Несколько лет назад Рос­сийское Дворянское собрание обращалось по этому вопросу даже к Президенту России, но безрезультатно. Межведомственная комиссия по географическим названиям по поручению из Кремля рассмотрела предложение дворян и не поддержала его, объяснив тем, что названия архипелага Императора Николая II и острова Цесаревича Алексея «практически не употреблялись», к тому же переименование, мол, вызовет путаницу на картах и в справочных изданиях. Как, на ваш взгляд, звучит убедительно?

А пока так и остается нереализованным завет из 30-х годов самого Бориса Андреевича Вилькицкого: «Пройдут годы, забудутся ужасы революции и гражданской войны... исчезнут одиозные народу имена, рассеянные по необъятному простору России, как уже исчезли улицы и заводы с именем Троцкого; вернется Ленинграду имя великого Петра, как и другим городам их исторические названия, обретут вновь и эти земли имена покойных Государя и Цесаревича, имена, принадлежащие им по праву истории».

Как порой работают историки, чтобы прояснить какие-то малоизученные события далекого прошлого? Иногда кропотливо трудятся, сопоставляя различные факты из письменных источников, иногда - случайно, наткнувшись на какие-то пыльные забытые фолианты или коробки и папки со списанными документами.

Зачастую в этих папках обнаруживаются документы, словно возвращающие историков к делам давно минувших дней, заставляя вспомнить известных в свое время личностей, незаслуженно забытых впоследствии. Так случилось и в 1930 г., когда в архиве Академии наук СССР в пыльных папках неожиданно обнаружились старинные тетради, исписанные убористым, но четким почерком. Стало понятно, что это уникальный материал - дневники Григория Ивановича Лангсдорфа, российского консула в Бразилии, личности в свое время легендарной, но, увы, практически забытой.


О существовании этих дневников было известно, но они считались утерянными сто лет назад. И вот перед исследователями во всей красе открылся подлинный клад - двадцать шесть пухлых тетрадей. В них Григорий Лангсдорф кропотливо, подробно, день за днем, излагал впечатления и факты из своего путешествия по внутренним областям Южной Америки, предпринятого им в 20-е гг. XIX в.

В этих чудом уцелевших дневниках было практически все: путевые записи, подробное описание маршрута, бесценные сведения по истории, географии, зоологии, ботанике, этнографии и экономике тех областей, где он побывал. Как же так произошло, что потомки практически забыли Лангсдорфа, почему о его экспедиции, такой важной не только для своего времени, пролившей свет на многие тайны чужого континента, так мало известно? И кто он вообще такой - Григорий Иванович Лангсдорф?

Начать с того, что он, строго говоря, не Григорий. И не Иванович. Этого человека звали Георг Генрих фон Лангсдорф. Родился он в Германии в 1774 г. С отличием окончив школу, он поступил на медицинский факультет Геттингенского университета. Там он учился так же прекрасно, как и в школе, параллельно с медицинскими науками изучив несколько языков. Получив диплом, Георг Лангсдорф отправился в Португалию. Молодой врач в своих интересах не ограничивался медициной - сочетал врачебную практику с географической и естественно-научной деятельностью. Его богатая на выдумки судьба сделала крутой вираж, и Лангсдорф, которому было тогда двадцать девять лет, в 1803 г. по рекомендации Петербургской Академии наук, в которой он был к тому времени уже широко известен благодаря своим способностям и научным трудам, оказался на борту шлюпа "Надежда", совершавшего под командованием Крузенштерна первое русское кругосветное плавание. Там он познакомился со знаменитым Николаем Резановым (ставшим впоследствии героем поэмы Вознесенского "Юнона и Авось") и позже даже сопровождал Резанова в Японию, куда тот отправился с дипломатической миссией.

Посетив Русскую Америку, Георг Генрих фон Лангсдорф, ставший к тому времени просто Григорием Ивановичем, через всю Россию отправился из Охотска в Петербург, где и завершил свою кругосветку в 1807 г. В столице его приняли благосклонно, заинтересовались рассказами о путешествии. Вскоре по возвращении он был избран адъюнктом Академии наук и причислен к министерству иностранных дел, что сулило ему новые путешествия, точнее, уже командировки. Дальнейшей место его службы определило свободное владение португальским, и Лангсдорф отправился в Бразилию консулом. И вот в 1812 г. молодой дипломат впервые увидел Рио-де-Жанейро, город, который всегда вызывал у русских какие-то смутные томления и мечты о райской жизни. (Впоследствии, уже в ХХ в., эта иррациональная мечта была прекрасно отражена Ильфом и Петровым в "Двенадцати стульях".) И вот дом русского консула стал центром культурной жизни в Рио на целых тринадцать лет.

В 1821 г. Лангсдорф перестал быть адъюнктом и стал действительным членом Академии наук. Сразу после этого он задумал совершить экспедицию в труднодоступные и отдаленные места бразильских провинций и выйти к Амазонке.

Сведения о Бразилии были в ту пору столь скудны, что на картах ее внутренние районы были в прямом смысле слова белыми пятнами. Лангсдорф собрал группу единомышленников из тридцати человек, среди которых были ботаники, зоологи, охотники, лоцманы, а также астрономы и два молодых французских художника - Амадей Адриан Тонэй и Эркюль Флоранс, которые присоединились на втором этапе экспедиции - в 1825 г.

Экспедиция отправилась в путь. Первые пять лет путешествия она изучала ближние провинции - окрестности Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, расположенные вдоль побережья Атлантического океана, а в 1826 г. направилась в Куябу, "столицу" отдаленной провинции Мату-Гросу. Путешественники передвигались всеми возможными способами - пешком, верхом на лошадях, в фургонах. Сильно осложняли путь плохие дороги. Несмотря на это, исследователи спустя месяц с момента начала экспедиции смогли добраться до Риу-Парду. Находясь в городке Иту, Лангсдорф пришел к заключению, что плавание по рекам провинции Мату-Гросу в Куябу гораздо целесообразнее сухопутного маршрута. Было решено двигаться из городка Порту-Фелис по рекам Тиете, Парана, Риу- Парду, Камапуан, Кошин, Такуари, Парагвай, Сан-Лоуренсу и Куяба, а затем плыть в Пара.

Но путешественников задержало приготовления к плаванию и ожидание сухого сезона. Восемь лодок с командой около тридцати человек отправились 22 июня 1826 г. вниз по реке Тиете. На каждой лодке по приказу Лангсдорфа был укреплен русский военно- морской флаг.

Плавание по Тиете, извилистой, порожистой, изобиловавшей мелями, было нелегким, лодки очень часто приходилось разгружать и только после этого проводить через опасные места. Вещи портили неисчислимые муравьи, путешественников донимали москиты и другие многочисленные насекомые, которые откладывали личинки в поры кожи. Больше всех от сильной сыпи и зуда страдали друг Лангсдорфа ботаник Л. Ридель и художники Флоранс и Тонэй. Хуже всех приходилось последнему - он почти не мог работать. Но великолепие окружающей природы было словно вознаграждением за все трудности походной жизни. Флоранс впоследствии писал: "Всегда чарующая, эта природа заставляет нас жалеть о том, что мы не в состоянии воспроизвести ее во всех деталях. Водопады вызывают чувство изумления, и это чувство не знакомо тем, кто никогда не плавал в утлом челноке, отданный на произвол пенистых волн, когда берега исчезают с быстротой молнии".

А в конце июля экспедиция преодолела и два крупных водопада - Аваньяндава и Итапуре. В обоих случаях пришлось так же полностью разгрузить лодки и перенести весь груз по суше. Водопад Итапуре произвел на Лангсдорфа неизгладимое впечатление, и он отвел описанию его в своем дневнике значительное место: "Водопад Итапуре - одно из прекраснейших мест природы, красота и великолепие которого может только удивлять, но не поддается описанию. От силы падающей воды дрожит под ногами земля. Шум и рев кажутся вечным громом. Радуги в любом направлении, куда ни обратится взор путешественника".



К 11 августа было пройдено около шестисот километров, и спуск по Тиете был завершен; экспедиция добралась до широкой и спокойной Параны. 13 августа путешественники двинулись вниз по реке Паране и спустя несколько дней вошли в один из ее притоков - Риу-Парду. Тут спокойное плавание кончилось - теперь предстояло плыть против течения. Этот этап исследовательской экспедиции на пути в Куябу оказался самым тяжелым, но и самым интересным и важным. С каждым днем увеличивались разнообразные коллекции. "Мы застали весну в самом начале, степи были в полном цвету, радовали и занимали нашего ботаника", - читаем мы в дневнике Лангсдорфа.

Экспедиция не голодала - в пищу использовали мясо подстреленных кабанов, тапиров и обезьян, предварительно препарировавшихся для коллекций. Шкуры этих зверей выделывали для той же коллекции. Хищных зверей, естественно, в пищу не использовали, их мясо для человека - яд. Кроме этого неустрашимые путешественники ловили рыбу, собирали яйца черепах, несколько раз варили понравившийся всем бульон из удава - это тоже отражено в ценнейших дневниках.

В начале сентября экспедиция все еще продолжала подниматься вверх по Риу-Парду. И без того нелегкий путь против течения реки крайне осложняла бесконечная вереница водопадов, не таких крупных, как Аваньяндава и Итапуре, но, тем не менее, доставлявших немало хлопот.

Путь был тяжел не только в физическом плане, но и в психологическом. И эта накопившаяся в пути усталость начала сказываться на состоянии членов экспедиции. Астроном экспедиции Нестор Гаврилович Рубцов, будучи по натуре человеком дисциплинированным и трудолюбивым, все чаще пребывал в мрачном настроении, замкнулся в себе и казался откровенно больным. Уйдя как-то один вечером с экспедиционной стоянки, он не вернулся к ужину. Все бросились на поиски и нашли астронома лишь на следующий день в пятнадцати километрах от лагеря. Оказалось, что он решил покинуть экспедицию, считая, что его все презирают и ненавидят. Лангсдорфу пришлось потратить немало сил, чтобы вернуть Рубцову спокойствие и работоспособность, тем более что его мнительность не имела под собой почвы - просто сказалось нервное напряжение.

Нужен был отдых, и его решили сделать в фазенде Камапуан. Там же решили и пополнить запасы продовольствия. От начала экспедиции до фазенды путешественники проделали путь в две тысячи километров и пройдя тридцать два водопада. Отдых занял почти полтора месяца.

Отдохнув, экспедиция 22 ноября продолжила плавание по реке Кошин. Стремительное течение этой бурной реки заставляло всех проявлять повышенное внимание, однако одна из лодок через пять дней все-таки затонула. К статью, обошлось без человеческих жертв.



Через пару недель лодки вошли в более спокойную реку Такуари, по которой планировалось спуститься до реки Парагвай. Теперь почти до самой Куябы экспедиции предстояло передвигаться по обширному болотистому району под названием Пантанал. Настоящим бичом этих мест были мириады москитов и нестерпимая жара, которая даже ночью не приносила облегчения. Жара плюс свирепствующие насекомые совершенно лишили людей сна. Лангсдорф об этих местах писал так: "Вода медленно текущего Парагвая была покрыта блеклыми, гниющими листьями, деревьями, корнями, рыбами, крокодилами, красной глиной и желтой пеной. Она выглядела отвратительно и была почти непригодна для питья". От жары можно было бы спасаться в реке, однако этому мешали стаи кровожадных пираний. Лангсдорф все-таки рискнул окунуться, но тотчас выскочил на берег и был счастлив, что отделался одной раной.

4 января 1827 г. экспедиция добралась до реки Куяба и опять стала бороться с течением - идти предстояло вверх по реке. А тут еще и период дождей подоспел, в итоге разлившиеся воды Пантанала превратились в огромное безбрежное озеро. Выдерживать нужное направление помогала только опытность проводника - местного жителя. Суша практически исчезла, и несколько недель отважные путешественники вынуждены были провести в лодках, на одной из которых соорудили глиняный очаг, чтобы готовить еду. Спали как придется, кто в лодках, кто в гамаках, привязанных к торчащим из воды деревьям. За день удавалось пройти не более пятнадцати километров. Лишь 30 января 1827 г. экспедиция достигла наконец города Куяба, оставив позади четыре тысячи километров. В общей сложности в Куябе экспедиция Лангсдорфа провела около года. Сначала путешественники несколько недель отдыхали, разбирали коллекции и приводили в порядок составленные в пути карты и документы. Вскоре представился случай отправить богатейшие собрания экспедиции сначала в Рио, а затем в Петербург.

Где-то с середины апреля участники экспедиции сделали своей базой городок Гимараэнс, расположенный в двадцати километрах от столицы, и совершили оттуда несколько векторных маршрутов, исследуя провинции Мату-Гросу, огромная и малонаселенная территория которой в то время была практически не изучена. В конце июня возвратившись в Куябу, они весь июль и август провели в разнообразных экскурсиях по провинции. В конце сентября в Рио в очередной раз были отправлены самые ценные рисунки и документы, естественнонаучные коллекции и множество этнографических экспонатов.

Там же, в Куябе, Лангсдорф принял в ноябре решение разделить экспедицию на две маленьких группы, что позволило бы охватить гораздо большие территории для исследования. Сам Лангсдорф, направлялись к истокам Парагвая, Куябы и Аринуса, планировал спуститься по Журуэне и Тапажосу к Амазонке. Его сопровождали астроном Рубцов и художник Флоранс. В другой группе главным был ботаник Ридель. Его Григорий Иванович направил через Порту-Велью по реке Мадейре к Манаусу - столице Амазонии. Исследование Риделя должен был фиксировать художник Тонэй. Они должны были двигаться на запад и по рекам Гуапоре, Маморе, Мадейра и Амазонка достичь устья Риу-Негру. Там обе группы должны были встретиться и вернуться в Рио.

Ридель и Тонэй отправились 21 ноября, а спустя две недели выступил и отряд Лангсдорфа. Для Тонэя это путешествие оказалось последним - в январе 1828 года он утонул в реке Гуапоре, когда пытался ее переплыть. Тело его было найдено на берегу реки лишь на второй день. После этой трагической гибели молодого художника, потрясшей всех участников экспедиции, Ридель решил продолжить путешествие по намеченному ранее плану один. Несмотря на болезнь и все трудности, поджидавшими его в пути, Ридель благополучно завершил свой маршрут, собрав великолепный гербарий, и в начале января 1829 года прибыл в Пара.



Планам же Лангсдорфа не суждено было осуществиться. В середине декабря его отряд прибыл в Диамантину - небольшой городок, центр добычи алмазов в северной части провинции Мату-Гросу. Здесь Лангсдорфа допустили к архивам и даже разрешили посетить золотые и алмазные рудники - вещь, до этого немыслимая! Так велико оказалось уважение к русскому консулу. Отсюда вывод: дураки и плохие дороги - главные сложности только России, в Бразилии дороги были плохие, но зато было мало дураков.

Об этом периоде путешествия Лангсдорф писал: "Туманы, болота, реки, мелкие озера, ключи и другие препятствия делают работу на рудниках по добыче золота и на алмазных россыпях очень тяжелой. Люди рано умирают, не достигнув возраста, которого достигают жители других провинций. Злокачественные лихорадки, гнилая горячка, воспаление легких, желтуха, дизентерия - короче, все болезни, которые нигде в других частях Бразилии я не видел. Я просил президента принять страждущих в город. Сам же, пользуясь своими медицинскими знаниями, бесплатно помогал больным, заслужив их благодарность, доверие и уважение президента двух округов".

В Диамантину путешественники пробыли почти два месяца, в течение которых изучали местность в южном и юго-западном направлениях.

В марте 1828 г. экспедиция выступила на север, к Риу-Прету. Лангсдорф прекрасно отдавал себе отчет в предстоящих трудностях. Наиболее всего он опасался сырого нездорового климата заболоченных низин. "Эти места боятся посещать даже в сухое время года, а в период дождей здесь каждый непременно заболевает гнилой горячкой, лихорадкой, тифом. Жертвами этих болезней стали многие сотни людей", - писал Лангсдорф. Однако из-за проволочек местной администрации участникам экспедиции пришлось прожить на берегу Риу-Прету более двух недель. Эта задержка стала для экспедиции роковой: опасения Лангсдорфа оправдались - около десяти участников его отряда заболели тропической лихорадкой, включая его самого. Тем не менее 31 марта лодки экспедиции пустились в плавание по Риу-Прету. Оно оказалось очень тяжелым - упавшие во время наводнения деревья то и дело преграждали реку, нередко путь для лодок приходилось среди этих плавающих стволов просто прорубать. "Большие деревья из-за сильного наводнения были частью снесены течением, частью упали и возвышались поперек реки, загораживая дорогу стволами и ветвями. Каждую минуту были необходимы топоры, молотки, ножи. Каждую минуту то один, то другой должен был соскакивать в воду, чтобы не быть прижатым силой потока к неожиданно появившемуся древесному суку", - писал Лангсдорф.

А количество заболевших увеличивалось с каждым днем. Сам Лангсдорф переносил болезнь тяжелее других, у него начались сильные приступы лихорадки, но, несмотря на это, ученый по-прежнему продолжал наблюдения и делал дневниковые записи. И хоть Лангсдорф лечил себя и своих спутников всеми доступными ему средствами, в апреле он мог передвигаться уже лишь с чужой помощью.

Об этом периоде путешествия оставил свои воспоминания Рубцов: "Начальник экспедиции, несмотря на болезнь свою, неусыпно пекся о здоровье каждого и по приходе к жилищу индейцев, видя, что старания его больным мало помогали, то таковое положение заставляло Григория Ивановича при всей жестокости болезни его много беспокоиться, а через то, как кажется, он делался слабее".

В конце апреля, когда экспедиция спускалась по реке Журуэне, из тридцати четырех членов отряда здоровы были лишь пятнадцать, из которых семеро уже переболели. Неприятности на этом не закончились - разбилась одна из лодок, другая была серьезно повреждена. Чтобы изготовить новую лодку, путешественникам пришлось сделать почти двухнедельную стоянку. Охотиться и рыбачить практически не удавалось, запасы провизии быстро кончались, и к болезням добавился еще и голод. Люди сутками лежали без сознания. Лангсдорфа и Рубцова зачастую переносили в гамаках, поскольку они уже не могли двигаться и часто впадали в беспамятство.

Последнюю запись в дневнике Лангсдорф сделал 20 мая, когда была построена новая лодка и экспедиция продолжила плавание: "Обрушившиеся дожди нарушили весь покой. Мы намереваемся теперь идти в Сантарен. Наша провизия убывает на глазах, мы должны стараться ускорить наше движение. Мы должны еще перейти водопады и другие опасные места на реке. Если захочет Бог, мы сегодня продолжим наш путь. Провизия уменьшается, но мы еще имеем порох и дробь".

Болезнь совершенно изнурила ученого, и, к сожалению, последствия оказались необратимыми: через несколько дней его спутники с ужасом заметили у своего начальника признаки помешательства и потери памяти.

Когда стало понятно, в каком состоянии начальник экспедиции, нечего было и думать об осуществлении ранее намеченных планов. Единственной целью путешественников стало желание как можно быстрее добраться до Рио. По пути в вожделенный город на одном из водопадов одна из лодок вновь разбилась и все находящиеся в ней люди погибли.

18 июня, к неописуемой радости путешественников, их подобрала шхуна, идущая в Сантарен. Но, несмотря на неожиданные удобства, это никак не сказалось на самочувствии Лангсдорфа. "Он совсем помешался в разуме и даже не знал, где находится и что кушает", - вспоминал позднее Рубцов, который, впрочем, и сам был очень плох.

Отряд с большими трудностями добрался в Пара (Белен) и дождался там Риделя. Как и планировалось, 16 сентября все вместе возвратились в Рио. Во время этого морского вояжа Лангсдорф вроде пошел на поправку, частично вернулась и память, но на полное выздоровление рассчитывать уже не приходилось. "Болезнь такова, - писал о состоянии Лангсдорфа Флоранс, - что не позволит когда бы то ни было в дальнейшем путешествовать с научной целью".

Всеми материалами и коллекциями экспедиции занимался теперь Рубцов, который в том же году доставил в Петербург 32 ящика архива, а еще год спустя 84 ящика привез в столицу России и Ридель.

Вернувшись из Бразилии, безнадежно больной Лангсдорф был вынужден подать прошение об отставке, и родственники увезли его в Германию. В полном беспамятстве он прожил там еще двадцать лет и умер в 1852 г. Вот такая яркая, но так нелепо закончившаяся жизнь...

Практически все участники экспедиции Лангсдорфа остались за границей. Уникальные научные материалы хоть и были посланы в Петербург, но, увы, не были опубликованы, и научная деятельность Лангсдорфа современниками не была оценена по достоинству. А после его смерти уже и само местонахождение архива оказалось неизвестным, со временем он стал считался утерянным. Постепенно ушли из жизни и люди, имевшие отношение к этому путешествию.

В итоге почти сто лет сам факт уникальнейшей русской экспедиции, возглавляемой академиком Григорием Ивановичем Лангсдорфом и направленной на изучение обширных территорий Бразилии, был предан забвению. Правда, коллекции, собранные Лангсдорфом, попали в Кунсткамеру, где в дальнейшем стали основой южноамериканских собраний российских музеев.

Итог "большой русской экспедиции в Бразилию" 1821-1828 гг. Лангсдорфа: обширные энтомологические, орнитологические сборы, образцы минералов, чучела млекопитающих, один из самых полных гербариев тропической флоры в мире, насчитывающий почти сто тысяч экземпляров, дендрологическая коллекция, коллекция плодов и семян, являющиеся предметом особой гордости русских ботаников, более трех тысяч живых растений, около сотни этнографических предметов. Многие материалы экспедиции по социально-экономической и этнической истории, языкам индейских племен, физической и экономической географии являются единственными в своем роде, ставшими истинными раритетами. Кроме этого, есть еще несколько сотен рисунков, десятки карт и планов, две тысячи листов рукописей. Этот неоценимый архив, затерявшийся еще в 30-х гг. XIX в., и был найден сто лет спустя - стараниями другого российского экспедиционера. Именно он помог узнать о том, сколь много было сделано подвижниками, собравшими архивный материал в ходе экспедиции, и события более чем вековой давности воскресли из небытия.

Имя этого спасителя архива Лангсдорфа - Г.Г. Манизер. Он был сотрудником другой российской экспедиции в Бразилию, состоявшейся в 1914-1915 гг. Манизер работал перед отъездом из Петербурга в Этнографическом музее Академии наук и обратил внимание на имевшиеся там многочисленные экспонаты, помеченные надписью "Langsdorff". Что означала эта надпись, никто сказать не мог.

В Рио-де-Жанейро Манизер посетил местный музей и был поражен сходством имевшихся там экспонатов с теми, что носили пометки "Langsdorff" в музее Российской Академии наук. В разговорах с жителями Рио Манизер и услышал впервые об экспедиции Лангсдорфа. Возвратившись в Петербург, исследователь предпринял энергичные поиски и обнаружил часть архива экспедиции. На основе найденных документов Манизером была написана книга о первых русских исследованиях в Бразилии, но начавшаяся Первая мировая война и смерть автора помешали ее выходу в свет. Эта замечательная книга была опубликована лишь в конце 40-х гг., вернув, наконец, заслуженное признание участникам всеми забытой экспедиции.

Часть коллекций, собранных Лангсдорфом и его спутниками, можно увидеть в Зоологическом музее Санкт-Петербурга. Это более половины всех южно-американских птиц, многим из которых до сих пор нет равноценной замены. Часть минералогической коллекции бразильской экспедиции хранится сейчас в Минералогическом музее им. А.Е. Ферсмана.

Читая дневники Лангсдорфа, не устаешь поражаться целеустремленности, подвижничеству, выдержке его людей. Тысячи километров по джунглям, болотам, рекам - кто из современных путешественников выдержит такое. Да и зачем? Можно сесть на самолет - и нет проблем. Именно благодаря таким людям, как Лангсдорф, люди стали лучше знать свою планету. Обидно вот что: после "открытия" Манизером забытой экспедиции прошло опять около ста лет, и имя Лангсдорфа опять мало кому известно. А ведь оно достойно стоять в ряду таких имен, как Миклухо-Маклай, Пржевальский и др.